В тине адвокатуры

— Без фамильярностей, князь! — отстранившись от него, сказала Александра Яковлевна, сделав величественный жест рукою и окидывая его с головы до ног презрительным взглядом.

Ошеломленный ее возгласом, он, казался, прирос к месту и покорно опустил голову, в ожидании новых ударов.

— Вы, ваше сиятельство, — начала она снова насмешливым тоном, — приехали в Москву полюбоваться, а может быть и поухаживать за новою актрисою, Пальм-Швейцарскою, и не ожидали, что встретите в ней дело ваших грязных рук, обманутую вами, когда-то любимую и любившую вас девушку… Вы вчера смутлись от неожиданности такой встречи… Я заметила ваше смущение и порадовалась за вас. Значит, у вас еще есть совесть, и она способна хотя временно просыпаться… Я от вас не ожидала и этого…

Виктор поднял на нее умоляющий взгляд, но во встреченном взоре разгневанной женщины он прочел столько непримиримой злобы, что снова опустил голову.

— Я сжалилась над вами и устроила это, быть может, последнее — это зависит от вас — свидание с вами. Я могла вчера еще сделать то, что вы уже нынче не могли бы надеть этого честного мундира, который вы клялись не надевать до тех пор, пока я не буду, с согласия ваших родителей, объявлена вашей нареченной невестой. «Подлец», говорили вы тогда, «не должен позорить мундира». А между тем, князь, вы в нем!..

Он вздрогнул и снова бросил на нее умоляющий взгляд. Она не унималась.

— Я вчера публично, при вашем друге, имела полное право плюнуть вам в глаза и рассказать ваше бесчестное, постыдное бегство от опозоренной вами девушки. Я пощадила вас и принесла жертву в честь вашего, вами самими опозоренного, мундира. А почему я это сделала? Потому что я искренне любила вас, потому что не разумом, а сердцем я до сих пор люблю вас…

Последнюю фразу она произнесла задыхающимся от волнения шепотом, и скорее упала, нежели села в кресло.

— Я люблю человека, меня погубившего!.. Я люблю… подлеца! — истерически захохотала она и умолкла.

Князь Виктор снова приблизился к ней и упал перед ней на колени.

— Простите, простите меня!.. — простонал он. — Я три года мучаюсь и не нахожу себе места от угрызений совести за это преступление моей юности. Три года ношу я в сердце образ и благословляю день нашей настоящей встречи, дающей мне возможность искупить перед вами мою вину, искупить какими угодно жертвами, ценою моей жизни.

— Не хотите ли вы предложить мне пойти к вам на содержание?.. — презрительно сказала она, вскинув на него глаза.

— Не будьте жестоки: я далек от этой мысли: я предлагаю вам руку и сердце, я предлагаю вам мое имя, несмотря на ваше настоящее положение, в котором, впрочем, виною опять только я один…

Он схватился руками за голову.

— Какое положение? — вскипела она, вскочив с места. Он продолжал стоять на коленях.

— Уж не верите ли и вы той сплетне, что я живу на содержании у Гиршфельда? Так знайте же, что я на самом деле богата, но это богатство куплено ценою моего ума, а не тела; в последнем смысле — я не продаюсь…

— Извините, вы меня не так поняли! Я говорил о положении актрисы… — растерянно прошептал он, поднимаясь с колен.

— А чем, позвольте спросить, ваше сиятельство, — наступая на него, перебила она, — положение актрисы бесчестнее и позорнее положения тех актрис в жизни, — светских дам и девушек, играющих в добродетель и прикрывающих искусной игрой свое полнейшее нравственное растление? Такую актрису, по мнению людей вашего круга, вы спокойно можете назвать перед церковным алтарем вашей женой, чтобы вашим же именем прикрывать дальнейшие похождения этой светской добродетельной развратницы. Труженица же искусства, получающая своей игрой толпу в этой великой народной школе, называемой театром, заклеймлена печатью отвержения, именем комедиантки, со стороны настоящих, подлых, низких, но чаще всего титулованных комедианток! Так знайте же, что честная актриса не принимает вашей жертвы, отказывается от чести быть княгиней Гариной. Женитесь на комедиантке вашего крута!

Она повернулась, сделав вид, что уходит.

— Но я люблю вас… — простонал Виктор.

Она снова обернулась к нему.

— Люблю?.. — с иронической улыбкой повторила она уже более мягким тоном. — Люблю?.. А где же вы были до сих пор? Почему вы не бросились на поиски любимой вами женщины, как только что вернулись из-за границы, узнав, что ваша матушка с позором выгнала за ворота вашу жену перед людьми и перед Богом, как вы называли меня когда-то?..

— Я этого не знал: мне сказали, что вы покинули дом по собственному желанию, что отец обеспечил ваше дальнейшее существование…

— И вы поверили этой лжи, вы утешились этой сказкой? Тысяча рублей, выкинутые мне из моих же денег вашим отцом, называется на языке этих людей обеспечением?

— Простите, повторяю, простите! Нет, даже не прощайте теперь, но дайте возможность заслужить это прощение… Я действовал под влиянием…

— Знаю даже под чьим: под влиянием княгини! — злобно сверкнув глазами, досказала она.

Он не ответил ничего и лишь покорно опустил голову.