Владимир послушно внимал советам своего оракула, как он называл Николая Леопольдовича. Агнесса Михайловна, со своей стороны посвященная отчасти Гиршфельдом в дела князя, в той мере, в которой первый находил это нужным, дала ему слово не расспрашивать Владимира о делах и не вмешиваться в них, за что Николай Леопольдович обещал ей быть постоянно на страже интересов ее и ее семейства. Она, впрочем, и без того, совершенно освоившись со своим новым положением, повела изнеженный образ жизни, вставала в два часа, каталась, выезжала в театры, концерты, собирала к себя кружок знакомых и в вихре удовольствий и сменяющихся одно за другим впечатлений и не помышляла о делах. Князь Владимир, между тем, по совету Гиршфельда, с согласия Милашевича, Кашина, Охотникова и других, добытых Гиршфельдом лиц, выдал на их имя векселя в совокупности на очень значительную сумму. Эти векселя также нашли себе до времени уголок в несгораемом шкафу оборотистого адвоката. Наконец, в Москву к Савицкому полетала телеграмма с условленным заранее словом: «посылайте».
VI
Газетная вырезка
Все совершилось как по писанному. В несколько месяцев опека над князем Шестовым была учреждена — опекуном был назначен Александр Алексеевич Князев, избравший своим поверенным Николая Леопольдовича Гиршфельда. Приведенное в известность имущество опекаемого составило сравнительно весьма незначительную сумму, которая за скупкою опекуном за половинную цену векселей князя уменьшилась еще почти на половину. Последняя сделка была утверждена дворянскою опекою. Гиршфельд торжествовал, но до времени не уменьшал выдачу денег князю Владимиру, который по-прежнему швырял ими без счета. С невыразимой нежностью поглядывал Николай Леопольдович на полки своего несгораемого шкафа, где в образцовом порядке были сложены приобретенные им пятипроцентные банковые билеты и разного рода акции и облигации. Они пестрели всевозможными цветами и ласкали и нежили взор. Тут же красовались внушительных размеров пачки радужных и серий и желтенькие, блестящие стопы полуимпериалов. По приблизительному расчету Гиршфельда, он мог, не смотря на баснословные траты его на Пальм-Швейцарскую, на выдачу Петухову и Стеше капитала, который целиком находился в ее руках, на широкую свою жизнь в Москве и Петербурге и содержание клевретов и прихлебателей, считать себя в конце концов обладателем кругленькой суммы — более чем в полмиллиона рублей. В этот расчет, впрочем, входило содержание князя Шестова без уменьшения ему выдач и Пальм-Швейцарской только в течение двух лет — время, в которое Николай Леопольдович надеялся от них отделаться совершенно.
На ясный горизонт такого светлого будущего не преминули набежать вскоре грозные тучи. Через несколько времени после благополучного окончания «шестовского» дела, в числе полученных из Москвы писем Николай Леопольдович увидал изящный конверт, на котором был написан его адрес знакомой ему рукой Александры Яковлевны.
Сердце Гиршфельда сжалось, как бы чуя что-то недоброе. Что могла на самом деле писать ему эта женщина? Он внимательно следил за пополнением ее текущего счета в банкирской конторе Волкова с сыновьями, увеличил даже сумму этого счета, в виду своего отъезда из Москвы, на ее экстренные надобности. Она обходилась ему до сорока тысяч ежегодно. Чего же еще она могла требовать от него? Он дрожащими руками разорвал конверт и развернул письмо, из которого выпала печатная вырезка из газеты. Самое письмо заключало в себе лишь несколько строк:
Гиршфельд схватил газетную заметку — это была вырезка из «Петуховской» газеты. Он узнал по шрифту и бумаге.
«Нам пишут из Т-а, — так гласила заметка, — что в городе носятся упорные слухи, будто бы наделавшее несколько лет тому назад шуму дело по обвинению княжны Маргариты Шестовой в отравлении своих дяди и тетки, за что она была присуждена к каторжным работам, но умерла на пути следования в Сибирь — будет возбуждено вновь, в силу открывшихся новых обстоятельств, хотя и не оправдывающих обвиненную, но обнаруживающих ее пособника и подстрекателя, до сих пор гулявшего на свободе и безнаказанно пользовавшегося плодами совершенных преступлений. Сообщаем это только как слух, хотя есть основание думать, что подтверждение его есть лишь вопрос времени».
Николай Леопольдович выронил заметку и бессильно опустил руки. Он несколько минут не мог прийти в себя и дико озирался по сторонам.
— Опять!.. До которых же пор, наконец! — мог только через силу прошептать он.