В тине адвокатуры

Восторг Владимира, когда Гиршфельд вернулся домой вместе с Агнессой Михайловной, и последняя выразила полное согласие на совместную жизнь, был неописуем. Он бросился обнимать то того, то другую, и тотчас помчался, конечно вдвоем, нанимать квартиру. Они нашли очень хорошую и удобную в одном из переулков, идущих параллельно Николаевской улице. В несколько дней князь роскошно омеблировал ее и неизвестно для чего устроил даже телефон. Агнесса Михайловна вместе с сыном переехала на новоселье, отпразднованное, как «семейное торжество», с подобающей помпой. Все завсегдатаи квартиры Боровиковых и Гиршфельд с женою, конечно, находились на лицо. Охотников остался постоянным гостем Михайловны и при ее новом положении. Князь был в восторге — его давнишняя мечта наконец исполнилась. К Николаю Леопольдовичу он чувствовал нечто в роде религиозного благоговения.

V Неприятная новость

Прошло около месяца. Гиршфельд только что вернулся из Москвы, куда ездил для окончания последних дел и решил наконец приступить к «шестовскому» делу. Время казалось ему самым удобным. Князь Владимир в блаженстве, около своей ненаглядной Агнессочки, и, считая Николая Леопольдовича главным устроителем этого блаженства, слепо верил в его дружбу. Ни малейшее сомнение в уме, практичности и честности его поверенного не могло закрасться в его душу. Гиршфельд вызвал его к себе «по делу».

— Я должен вас сообщить, князь, неприятную для вас новость, — начал он.

— Что такое? — встревоженно спросил Владимир.

— Над вами в скором времени будет учреждена опека за расточительность…

— Какая? Почему? Кому это понадобилось?

— Вашей родной тетушке, или вернее ее управляющему, который, вероятно, имеет в этом деле свои виды.

— Какой тетушке? — недоумевал князь.

— Графине Варваре Павловне Завадской, — отчетливо произнес Николай Леопольдович.

— Я о ней первый раз слышу…

— Это не мешает ей, однако, быть родной сестрой вашего покойного батюшки.

— Но ей-то до меня что за дело? — воскликнул Владимир.

— Этого я сам в точности допытаться не мог, — серьезно отвечал Гиршфельд. — Управляющий ее и поверенный, а может быть и еще более близкий человек, некто Савицкий, объяснил мне, что графиня решилась бесповоротно на такой шаг для охранения от окончательного разорения рода князей Шестовых, из которого происходит и она. Мне, впрочем, сдается, скажу более, я почти уверен, что всем этим орудует господин Савицкий, который, как кажется, столкнулся с вашим тестюшкой.

— О, этот Гарин! — заскрежетал зубами Владимир.

— Сила! С ним меряться трудно! — задумчиво произнес Николай Леопольдович.

— Но что же делать, что же делать? Надо же бороться, воспрепятствовать этому! — ломал князь себе в отчаянии руки.

— Бороться нечего и думать, воспрепятствовать нельзя, а помочь вам и одурачить их — можно.

— Одурачить, вы говорите, можно? Ради Бога помогите мне хоть в этом… — со злобною радостью воскликнул Владимир.

— Для этого-то я и пригласил вас, чтобы обо всем переговорить, садитесь и слушайте, а то вы бегаете точно зверь в клетке.

— Слушаю, слушаю! Говорите только.

— Что касается их околпачивания, то я начал уже это дело и довольно успешно. Надо вам сказать, что старая графиня, узнав, что я ваш давнишний и постоянный поверенный и вероятно желая выведать от меня о положении ваших дел, еще за последнее время моей жизни в Москве добивалась всеми силами свиданья со мной, т. е. вы понимаете, что ее графское величие не позволяло ей приехать ко мне, а она хотела, чтобы я явился к ней. Один из московских сановников — ее друг, а мой большой приятель, несколько раз намекал мне об этом, видимо по поручению графини, но я старался притвориться непонимающим этих прозрачных намеков.

Гиршфельд раскурил потухшую сигару.

— Тогда же до меня дошли слухи о намерении ее подать просьбу о взятии вас под опеку, — продолжал он. — Но я на эти ничем не подтвержденные слухи не обратил внимания и не стал даже беспокоить вас сообщением их. В последнюю мою поездку в Москву слухи подтвердились и у меня явилась мысль, которую я привел блестящим образом в исполнение. Я отправился к графине. Она приняла меня с распростертыми объятиями, не знала, где посадить, была утонченно любезна. Я, не дожидаясь подходов с ее стороны, выпалил ей, что явился к ней с просьбою, чтобы она подала прошение о взятии вас под опеку за расточительность, что я решился на этот шаг, блюдя ваши интересы и ограждая славу и блеск рода князей Шестовых, наплел ей турусы на колесах, словом ошеломил ее.

— Зачем же вы сами-то? — недоумевающе спросил Владимир.

— Так было надо. Слушайте дальше! Ее сиятельство, считая меня своим единомышленником, пустилась со мной в откровенности и созналась, что она сама давно задалась этою мыслью, что прошение уже почти готово, но что она не знает только подробностей ваших дел и ее затрудняет выбор опекуна. Я, конечно, согласился прийти к ней на помощь и в том, и в другом случае — обещался прислать ей выписку о ваших делах и рекомендовал опекуна. Кого, как вы думаете?

Князь продолжал недоумевающе глядеть на Николая Леопольдовича.