В тине адвокатуры

Громадный, тенистый, вековой парк, обнесенный массивною железною решеткою, почти совершенно скрывал от взоров прохожих и проезжающих по одной из отдаленнейших улиц города Москвы, примыкающей к Бутырской заставе, огромный барский каменный дом с многочисленными службами, принадлежащий графине Варваре Павловне Завадской. Даже зимой сквозь оголенные деревья парка, этот вековечный памятник отживающей старины и барства, окрашенный в беловато-серую краску, с громадным подъездом под массивным фронтоном, едва был доступен для взоров любопытных.

Подобного рода обширные городские усадьбы еще и теперь, хотя редко, встречаются на окраинах Белокаменной, где пока не всякий вершок городской земли перешел в руки спекулятивных строителей, ухитряющихся чуть не на ладони строить Эйфелевы башни с тонкими, дрожащими от уличной езды стенами и множеством квартир «со всеми удобствами». Для домохозяев, прибавим мы вскользь.

Широкая густая аллея вела к подъезду дома от литых чугунных ворот, на чугунных же столбах которых возвышались два огромных фонаря, зажигавшиеся лишь несколько раз в год, в высокоторжественные дни; обыкновенно же в девять часов вечера эти массивные ворота уже запирались. В главном доме, вмещавшем в себе целые амфилады с старинной мебелью, бронзой и коврами, жила, окруженная многочисленными приживалками и десятками мосек, шелковистых пинчеров и болонок — восьмидесятилетняя графиня Варвара Павловна Завадская, урожденная княжна Шестова.

Она была родной сестрой покойных князей Александра и Дмитрия Павловичей и следовательно родной теткой покойных же княжен Маргариты и Лидии Дмитриевны и благополучно здравствующего князя Владимира Александровича Шестова. Но так как графиня давно уже прекратила всякие не только родственные, но даже отношения простого знакомства с своими братьями, то племянники и племянницы не только никогда не видали ее, но даже едва ли подозревали существование своей близкой родственницы.

Покойная княгиня Зинаида Павловна во время жизни своей в Москве после смерти мужа раза четыре была у нее, но ни разу не была принята и не получала ответного визита. Делать визиты и не было в обычае графини Варвары Павловны. Вся московская аристократия и столичные высокопоставленные лица периодически ездили к ней на поклон, являлись с поздравлениями в праздники, дни именин и рождения ее сиятельства. В эти дни ею устраивались petites soirées intimes, доступ на которые был чрезвычайно труден.

Во время таких-то soirées и зажигались фонари на чугунных воротах.

Молилась Варвара Павловна в своей домовой церкви, и потому редкие ее выезды в старинной карете с гербами, запряженной шестеркой-цугом, с двумя ливрейными лакеями на запятках, составляли событие не только для местных обывателей, но и для половины Москвы.

Кроме приживалок, в доме состоял огромный штат прислуги обоего пола; лакеи были одеты в ливрейные фраки, красные жилеты, чулки и башмаки, горничная обязательно в темно-коричневые платья — любимый цвет старой графини. Она сама — высокая, полная, выглядевшая далеко моложе своих лет, с строгим, властным выражением правильного лица, надменным взглядом светло-карих глаз, с седыми буклями на висках, в старомодном чепце и платье из тяжелой материи, казалась сошедшею с фамильного портрета — одного из тех в массивных золоченых рамах, которыми были увешаны стены ее обширной «портретной». Для новых лиц и новых знакомств графиня была почти недоступна.

На нее-то, как на единственную близкую родственницу Владимира Александровича Шестова и возлагал все свои надежды и упования «оборотистый адвокат» Николай Леопольдович Гиршфельд в деле осуществления своих планов, состоящих, как мы видели, в том, чтобы отмахнуть себе львиную долю из шестовских богатств и притом отмахнуть артистически, без перспективы удалиться в одно прекрасное утро «в места более или менее отдаленные».

— Чтобы комар носу не подточил, вот какую надо подвесть механику! — так заканчивал Гиршфельд, обдумывая подробность той или другой комбинации, тот или другой план.

Сделать в этих планах графиню Варвару Павловну своей невольной, но главной помощницей являлось для него необходимым, и он стал настойчиво и упорно добиваться свиданья с ней. Это, как мы знаем, было не легко. Но Гиршфельд был не из тех, у кого опускаются руки при первом препятствии. Выдержкой и настойчивостью он мог похвастаться.