В тине адвокатуры

— Прошу садиться, чем могу служить? — раздался резкий, металлический голос Владислава Казимировича.

Он небрежно бросил на подставку чернильницы находившееся в его руке перо.

Главноуправляющий имениями графини Завадской, имевший на нее, как мы уже знаем из рассказа швейцара, такое неотразимое влияние — был атлетически сложенный мужчина лет шестидесяти, с подстриженными под гребенку седыми как лунь волосами, длинными усами с подусниками, придававшими воинственный вид до сих пор еще чрезвычайно красивому лицу, с крупными, правильными чертами и темно-карими большими глазами. Одет он был в домашнюю темно-зеленого цвета венгерку со шнурами. Масса дорогих перстней украшала его выхоленные руки. Становилось понятным с первого взгляда, какою ворожбою умел влезть в сердце старой графини этот седой красавец. Он был главноуправляющим еще при жизни покойного графа, но наибольшую силу и власть получил над графиней после смерти ее мужа, случившейся лет около двадцати тому назад. Московские сплетни шли далее и удостоверяли, что «неотразимое влияние» началось гораздо ранее.

Николай Леопольдович сел и подробно рассказал свое посещение графини, разговор с ней и неудавшееся его ходатайство о подаче ею прошения о назначении опеки над ее племянником, а его доверителем.

— Я слышал, что вы пользуетесь не только неограниченным доверием ее сиятельства, но и имеете на нее большое влияние, а потому и решился обратиться к вам, не согласитесь ли вы помочь мне в этом добром деле, — закончил свою речь Гиршфельд.

— Вы говорите: добром деле, — подчеркнул в ответ Владислав Казимирович, пристально смотря на своего собеседника.

В его проницательном взгляде и тоне его голоса читалась и слышалась нескрываемая ирония.

Николай Леопольдович молчал, поняв, что имеет дело с таким же как он сам дельцом, которого ему не провести.

— А позвольте вас спросить, — хладнокровно, между тем, продолжал Савицкий, — вы лично сами сильно заинтересованы в этом добром деле?

Он снова сильно подчеркнул последние слова.

Гиршфельд попробовал было посмотреть на него недоумевающе-вопросительным взглядом.

— Я думал, что мы друг друга поймем скорее! — как бы невзначай кинул Владислав Казимирович.

— Я вас понимаю, — твердо ответил Николай Леопольдович, увидав, что надо играть на чистоту, — и отвечу совершенно откровенно: да, заинтересован довольно сильно…

— Так-то лучше. Вы, конечно, имеете в виду и опекуна?

— Если бы это было возможно, я не прочь, чтобы назначение его последовало по моему указанию.

— Невозможного я тут ничего не вижу, это зависит от условий, — уверенно заявил Савицкий. Велико ли состояние князя?

— Теперь?

— Ну, хоть теперь…

— Теперь, если ликвидировать, наберется не более полумиллиона, — соврал Гиршфельд. — Несколько лет тому назад оно составляло около двух миллионов, но безобразные траты князя, выдача им полумиллиона его супруге — выдача быстрая и несвоевременная, обошедшаяся очень дорого, страшно пошатнула положение дел. Я могу доставить вам краткую выписку…

— Это совершенно излишне и к делу ничуть не относится, я опекуном князя быть не собираюсь и мне надо было знать приблизительную цифру его состояния лишь для более правильного определения цены моего вмешательства в это дело.

Владислав Казимирович замолчал.

— Какие же будут ваши условия? — дрогнувшим голосом спросил Николай Леопольдович.

— Двадцать пять тысяч, деньги вперед! — после некоторой паузы произнес Савицкий.

— Но это… — начал было Гиршфельд.

— Предупреждаю, я не торгуюсь… — сделал решительный жест Владислав Казимирович, как бы отстраняя рукою всякое возражение собеседника.

— И вы уверены в том, что добудете согласие графини? Я уже сообщал вам, что она не хочет и слышать о своем племяннике.

— Ее согласия тут и не потребуется, она даже ничего не будет знать о поданном прошении…

— Как же это? — удивился Николай Леопольдович.

— Она подпишет его в числе других бумаг. Я слишком давно состою ее поверенным, чтобы она утруждала себя чтением предлагаемых мною ей для подписи бумаг.

Гиршфелад понял.

— Хорошо, я согласен, деньги я могу доставит вам завтра, — встал он с места.

— Захватите и прошение, но вам, конечно, неудобно, если оно будет подано тотчас же; вероятно вам необходимо известное время на устройство дел?

— Пожалуй что так… Вы читаете чужие мысли… — улыбнулся Николай Леопольдович.

— Это для нас с вами, относительно друг друга, наука не трудная, — фамильярно потрепал он его по плечу.

— Надеюсь, мы будем друзьями?! — подал он ему свою руку.

— Всеконечно! — радостно произнес Гиршфельд, крепко пожимая громадную руку Владислава Казимировича.

— Прошение будет подписано графиней, а вы уведомите меня, когда наступит удобное для вас время для его подачи. Я отправлю его почтою…