В тишине

Ханна старалась сдержать улыбку, понимая, что музыкальный руководитель тут же это заметит. Аннальес настояла, чтобы отключили заднее освещение для создания театральной атмосферы, раз уж зрительские места тут уже были. Она сказала, что это поможет в борьбе со страхом сцены, но Ханне думалось, что они могут погасить все огни, а она все равно будет переживать при мысли, что стоит на сцене Миллениум центра. Ее желудок на минуту скрутило спазмом удовольствия. Трудно было поверить, что они действительно так далеко дошли.

Голос Элис прорезался в воздухе кристальной чистотой льда, и Ханна замерла на миг, чтобы вдохнуть, наслаждаясь утонченностью исполнения. На секунду какой-то сторонний звук отвлек ее. Вытянув голову, она глянула на Аннальес, думая, что, возможно, та уронила очки или бутылку, но руководитель улыбалась и махала руками, приглашая вступить очередную партию голосов. Это было странно. Она была уверена, что звук исходил откуда-то из глубин зала. Может, ей просто показалось. Глубоко вдохнув, чтобы влиться голосом в созвучие альтов, она замерла на полпути, потому что голос Элис вдруг оборвался, перейдя в пронзительный писк.

Аннальес резко ударила своей дирижерской палочкой по железному стулу позади себя, ввергая хор во внезапную тишину. Она окатила Элис сердитым взглядом.

— Что это было? Ты пропела, как кошка, которую задавили, когда она перебегала улицу. — Губы вытянулись в тонкую полоску, и все умело запрятанные годы вдруг четко прорезались морщинками вокруг рта. — Нельзя допускать подобное за шаг до финала. Нас покажут по телевидению, Элис. Мы лицо всех женских институтов по всей стране.

Элис беспомощно пожала плечами.

— Мне очень жаль. Я не знаю, что на меня нашло. Я вдруг почувствовала… — она поколебалась. — Просто на миг я как-то странно себя почувствовала.

Ханна обернулась на младшую коллегу. Та была бледной и слегка дрожала. Ханна не назвала бы это «странно». Это было «напугано». Что могло ее так потрясти?

— Может, прервемся ненадолго? — мягко предложила Элис. — Я бы выпила воды.

И только спустя час, когда они вымотанные покидали это место, Энид указала на осколки оконного стекла по другую сторону от двери. Группа обступила их.

— Они тут были, когда мы пришли? — уставилась на них Ханна. — Мне показалось, я услышала какой-то треск, как раз до того, как голос Элис сорвался. Наверно, дети хулиганили.

Глубоко вдохнув, Аннальес поторопила их прочь из клуба внутрь обветшалого микроавтобуса.

— Смотритель будет тут через минуту, чтобы все закрыть. Я ему объясню. Будь я проклята, если они заставят нас заплатить за это.

Измученные женщины тащились к микроавтобусу и ждали в сырой прохладе прихода своего координатора. Ханна уже дождаться не могла восхождения на пятый этаж к своей кровати. Это был очень длинный день.

Существо висело где-то на краю мрака, очень далеко от своего истока, пустота в пустоте, мрак во тьме. Оно так устало принимать физическую форму и ощущало себя разбитым. Чувства, эмоции, проклятия, которое оно в себе носило, существо высказало своим молчанием. Слишком глубокое одиночество. Его протащило через всю вселенную и закинуло в это место, в пространство и время, где оно было покинуто и одиноко, его дразнили звуки чужого мира — мира звука, коммуникации и эмоций. Оно нуждалось в чем-либо из этого. Ему нужно было воспринять этот мир как свой дом, сделать свою жизнь сносной.