В тюрьме

Она пожала плечами. Начальник подал ему бумажку - удостоверение домового комитета. В бумажке значилось, что гражданка Софья Пальчевская состоит в Наркомпросе на службе и не выезжала пять лет из Москвы. Полковник Гвоздев смотрел на крупный, писарский почерк, и буквы прыгали, и стирались, и пропадали совсем. Как сквозь сон он услышал:

- Гражданка Пальчевская, я вас не стану более задерживать.

Начальник спрятал платок и зевнул. Дело "бывшего полковника Гвоздева" давно надоело ему. Дело было несложное. При возвращении в Россию ему обещали прощение - значит, надо простить. Обвиняемый врал - по глупости и из страха. Ложь окончательно вскрылась сегодня. Ну, и нечего волынку тянуть... Начальник помнил царские тюрьмы, Сибирь, этапы и Акатуй. "Вот такие нас и ссылали... А теперь трясутся и врут... И сколько лишних хлопот. Мразь".

- Вы будете высланы в Нарым.

- Товарищ!.. Еще раз, по чести и совести. Товарищ, я говорю: все мои показания - святая правда... Я мог... Я мог ошибиться, конечно. Например, я спутал фамилию судьи... Я припоминаю теперь: его фамилия не Авдеев, а Алексеев... Но учитель Штраль, например, контрреволюционер... И Пальчевская тоже... Я настаиваю... Я категорически настаиваю, товарищ...

Полковник Гвоздев говорил как в бреду. Он говорил с единственной целью выиграть время. Его пронизала сумасшедшая мысль. Его обманывают, его расстреляют этой же ночью. Он с отчаянием боролся с судьбой и добивался отсрочки. Ему казалось, что этим он спасал свою жизнь. Так он думал, по крайней мере... Он очнулся только тогда, когда, после долгих просьб, доказательств и убеждений, начальник погладил лысину и равнодушно сказал:

- Извольте. Мы еще раз проверим.

Вернувшись в камеру, полковник Гвоздев выпил залпом стакан вина: "Надо все обдумать... спокойно и хладнокровно... Главное хладнокровно". Руки его дрожали. Он лег. В путанице, разумеется, виноват не он. Виноват начальник и Яголковский. Они обманули... В чем именно был обман, он бы не мог ответить. Но он уже искренно верил, что он - невинная жертва. Он забыл о своей лжи. Ему казалось, что он лишь немного отклонился от правды, ровно настолько, чтобы ускорить дело... А они пользуются его положением и нарочно дразнят и губят его... Когда он заснул, он сначала спал как убитый, но под утро ему привиделся сон. Сон был четкий и такой похожий на явь, что полковник Гвоздев даже вскрикнул. Ему снилось, что надзиратель принес газеты и, уходя, забыл его запереть. Он на цыпочках, сняв сапоги, заглянул в коридор. Было пусто. Желтым светом горели лампы. Он пробрался к уборной. У уборной он подождал, прислушиваясь и не решаясь. И внезапно, изогнувшись, как кошка, кинулся на площадку. На площадке не было часовых. Он бегом спустился по каменной лестнице вниз, все ниже и ниже, сначала в баню, потом в подвал, потом куда-то еще ниже подвала, в какую-то четырехугольную башню. В этой башне, прижавшись к стене, стоял человек. Он заметил его лицо. Это был хорунжий Шумилин, тот самый, который отказался стрелять в рабочих. Хорунжий Шумилин вынул нож и погнался за ним. Он обежал кругом башни, с внутренней ее стороны, вдоль кирпичных, облупленных стен. Выхода не было - ни ворот, ни даже окна. Так кружились они, кружились долго и безнадежно, и полковник Гвоздев не мог убежать, и хорунжий Шумилин не мог ударить его ножом. Но нож был тут, за спиною: "Беги... беги... беги..." И полковник Гвоздев повторял: "Надо бежать... надо бежать... надо бежать..."

"Надо бежать..." - подумал он вслух и открыл глаза. Щелкнул ключ. Надзиратель просунул метлу. На дворе рабочие пели:

Поп Сергей,

Дьяк Сергей,

Пономарь Сергей,

И дьячок Сергей,

Вся деревня Сергеевна

И Матрена Сергеевна

Разговаривают...

Полковник Гвоздев начал наскоро подметать под столом, он мгновенно остановился и провел рукою по лбу. Он вспомнил, он вспомнил то, что было вчера, - очки начальника, клетчатый с красной каемкой платок и очную ставку. "К свиньям собачьим... Погиб..." Он снова лег и зарылся с головой в подушку. Он лежал без движения, пока опять не щелкнул замок:

- Возьмите чай.

Он поднялся и нехотя подошел. Но когда, расставив широко ноги, он лил из тяжелого чайника кипяток, и пар, клубясь, обжигал ему пальцы, он уже думал о бегстве. "Если человек хочет, то может... Только бы пропуск достать..." Он отказался идти на прогулку и целый день, без отдыха, шагал по диагонали: из угла в угол. Он не ел ничего, пока не стемнело и не вспыхнула "новая" лампочка - наивный признак освобождения. Стало больно глазам. Он прищурился на белый огонь и решил: "Надо бежать с допроса".

Через неделю его вызвал к себе Яголковский. Яголковский вызывал его, чтобы объявить постановление коллегии о "высылке гражданина Василия Гвоздева в Нарым". Но теперь полковник Гвоздев был так же уверен, что его расстреляют, как уверен был раньше, что не сегодня завтра освободят. "Они-то? Звери!.. Они не могут не расстрелять..."