— Ваша соседка мне все рассказала о тебе. Через два дня после случая на суперфосфатном я пришел к вам, сердце не выдерживало, хотел встретить тебя. Но тебя не было. Она случайно увидела меня и рассказала о твоей связи со Степаном и, вообще, рассказала обо всем. И я решил уехать, отдалиться отсюда.
— Я была со Степаном, — повторила Марина, — до позднего вечера он катал меня на машине за городом. Говорил, что любит меня очень давно. И, если я его оставлю, говорил он, то он будет чувствовать себя совершенно несчастным. Он говорил и говорил. Все будет хорошо, говорил он, привыкнешь. В Медицинском институте в Баку у него есть знакомый, говорил, устрою тебя туда. Одним словом, все было решено. Ты знаешь, любовь, в действительности, Божья награда, и оцениваться она должна соответственно ее ценности и божественному величию. Она после себя должна оставлять такие нежные воспоминания о красивой влюбленности, джентльменском обращении, щедрости, безупречном отношении, чтобы женщина, совершенно, не имела желания другого выбора, и, если, не дай Бог, даже в мыслях позволит себе подумать об этом, чтоб не могла найти подобного. Ты меня понимаешь?
Я, конечно, понимал ее.
— Любовь рождается в сердце, отражается в глазах и живет в действиях. — Марина внимательно посмотрела на меня, будто пытаясь понять, доходит ли до меня сказанное ею.
— Потом? — сказал я, возвращая ее из далеких мыслей к нашему разговору.
— Я была очень сердита на тебя, — продолжила Марина. — Из-за пощечины была сильно рассержена. Сейчас тоже, когда вспоминаю, нехорошо себя чувствую. При всех… О тебе пыталась не думать. А потом, больше тебя не видела. Но однажды, не помню, кто, сказал, что ты уехал из города. А потом, в глубине души я чувствовала какую-то боль за тебя. Чувствовала себя виноватой.
Я зажег сигарету.
— Затем поступила в институт, — разом произнесла Марина, — не в медицинский, конечно. К торговле не тянуло, бросила техникум, поступила в химический институт. В этой отрасли и работаю.
— А он? Степан? Что с ним стало?
— Вскоре направили его на учебу в Москву. Уезжая, пришел, позвал, мы вышли. Просил, чтоб я ждала. Сказала, подожду. Пятикопеечную монету бросил в море. Говорят, если бросишь пятикопеечную монету в море, обязательно вернешься. — Марина замолчала.
— Пей, — сказал я, — за наши прошедшие дни.
— Мне столько нельзя, — сказала она, — но я с благочестием пилигрима пью за наши безвозвратные, за наши прошедшие, за наши потерянные дни. Знаешь, о чем я часто вспоминаю, Ваграм? Наш поцелуй в вашем лесу после сильного дождя. Твоя наивная чистота так пленила меня, что я была почти готова на все… Как хороши, как свежи были розы…
Я посмотрел на нее. Глаза в слезах, она улыбнулась мне.
— Пойдем танцевать, — я приподнялся с места. — Столько лет я с тобой не танцевал.
— Пойдем.
Начали танцевать. Я чувствовал на своей груди хрупкое тепло ее тела, я вдыхал аромат ее золотистых волос, фиалковый аромат ее гладкой шеи. Голова, будто, кружилась с кругами танца, и я не знал, от коньяка это или от такой близости Марины.
— Марина, — тихо, будто, мог разбудить ее ото сна, прошептал я. — Ты была моя. Я тебя безумно любил. Почему все так получилось?
Марина не отвечала.
— Почему так получилось, почему? — переспрашивал я, прижимая Марину к своей груди.
— Думаешь, я знаю? — грустно сказала Марина, прильнув головой к моему плечу. — Интересно, почему жизнь так сложена, что все нужное встречается меньше, а то, что не нужно, есть на каждом шагу?
Музыка закончилась. Снова сели за стол. Я позвал официантку.
— Какие у вас есть сигареты?
— А какие Вы хотите?
— «Парламент».
— Сейчас принесу, — сказала официантка.
Марина посмотрела на меня. Долго смотрела, потом сказала:
— Ты не женился, Ваграм?
— Женился, — слукавил я, пряча взгляд от Марины.
— Не знала, — грустно сказала Марина.
— Давно?
— Давно, — сказал я, снова не глядя на Марину.
Официантка принесла сигареты.
— И вы любите друг друга? — задумчиво спросила. Марина.
— Не знаю. — Я зажег новую сигарету. — Обычно не курю, — сказал, — хочешь?
— Дай, — Марина взяла сигарету. «Правда, прежней Марины больше нет, с горечью подумал я, она осталась в глубине лет, далеко».
— Потом? — вдруг сказал я. — Расскажи мне обо всем, что с тобой произошло.
— Ты что, написать хочешь? — усмехнулась Марина, на мгновение взглянув на меня затуманенными дымом сигарет глазами.
— Допустим.
— Не советую. Моя жизнь в газете не поместится. Со мной столько всего случилось…
— Не напишу. Зачем писать, — попробовал пошутить я, — ты, все равно, на армянском читать не умеешь.
— Научусь, — Марина тоже улыбнулась.
— Ты расскажи мне все. Все, что произошло. Дождалась его?
— Кого?
— Степана.