В то далёкое лето. Повести, рассказы

Но вскоре все выяснилось. Марина была беременна. Степана не было, он на несколько дней уехал в командировку в Москву. Через неделю приехал. Сразу позвонил Марине. Сказал, что очень соскучился. Пригласил ее к себе домой. Марина была уверена, что он сойдет с ума от радости, услышав о ребенке. Однако, так не вышло. Восторженную новость Марины он встретил холодно, более того, побледнел. «В Баку у меня есть семья, — сказал, — прошу, не позорь меня, Марина». Бросился в ноги, говорил несвязно, умолял. И повел Марину к знакомому гинекологу.

Врач настаивал. «Не могу подвергать риску, — говорил он, — она не сможет больше иметь детей, вы понимаете это?» Потом они о чем-то долго говорили. Врач согласился. Марина заплакала. Увлекшись счастливыми грезами, как она мечтала о ребенке. Ей всегда казалось, что, когда она выйдет замуж, обязательно родит сына, с русыми волосами, красивого. Представляла, как будет одевать, как причесывать. Даже имя дала — Ален. В одно мгновение все это вспомнила Марина, заплакала. Врач хотел успокоить ее, что-то говорил, но Марина не слышала, не могла понять, о чем говорил врач.

В мыслях ругала всех, и родителей, что ее родили на свет, особенно, отца, который, вроде, ревновал, развелся с матерью, оставив ее и младшего брата с ней, пошел, женился на другой и живет в Средней Азии. Может быть, все бы так не случилось, если б они не разошлись, ругала Степана и Армена за то, что оставил ее и уехал в Волжск. «Если знал, что не женишься на мне, в мыслях говорила она Степану, зачем ты в ту ночь так поступил со мной?» И от злости и жалости к самой себе Марина плакала. Даже хотела покончить с собой. Никого не хотела видеть, ни с кем не хотела разговаривать.

Марина замолчала. Я не поднимал взгляда, не смотрел на Марину.

— Уйдем? — попросила Марина, — допивай кофе и пойдем.

Воздух на улице был холодным, и луна захрустела на морской воде. Скамейки в парке были заняты, мы медленно гуляли по аллеям и молчали. Бескрайняя поверхность моря сейчас была не темно-зеленой, а полностью темной, вперемешку с черным, и отдаляясь, сливалась с небом. Вдали, из-за моря, уже поднялась луна, беспрепятственно плыла в чистом звездном небе вверх, по-прежнему освещая то тут, то там чернеющие самодельные дощатые, крытые площадки рыбаков.

— Зачем рассказала? — Тихо укорила себя Марина.

Пауза.

— Зачем вспомнила все это?

Пауза.

— Это моя жизнь, хорошая — плохая, моя.

Снова пауза.

— Я тебе рассказала мою жизнь, — заговорила она, не глядя в мою сторону. — Скорее. одну часть моей колючей жизни.

Вздох. Несколько минут раздумья. Привычным движением головы Марина откинула назад волосы, спавшие на лоб.

— Я тебе правду сказала. Ваграм, — снова заговорила она. — Моя жизнь в газете не поместится, не пробуй писать. Я к жизни подошла легкомысленно, и жизнь достойно мне отомстила. Про таких, как я, правильно говорят, что мы редко бываем одни, но очень часто в итоге остаемся одинокими. А если, вдруг, напишешь, напиши, что да, я была виновата. Я не смогла уберечь то святейшее чувство, которое ты питал ко мне. В жизни такое дается только один раз. А после, все — не то. Знакомишься, встречаешься, говоришь, кажется, нравится, даже кажется, что уже любишь. Но это только кажется, потому что со временем проходит, так называемая, любовь, и ты снова и твердо чувствуешь, что это была не настоящая любовь. Мне так кажется, Ваграм, что если ты своим поведением не удержишь того, кто тебе от души нравился и был твоей судьбой, данной свыше, то жизнь заставит тебя до конца сожалеть и молча страдать от твоего глупого шага. Почему мы в жизни иногда слепнем? — После некоторой паузы добавила она. — Почему мы только потом понимаем, кто был достоин, а кого мы выбрали.

Марина молчала. Ушла в свои мысли.

— Дай сигарету, — сказала она. Я протянул пачку, чтобы Марина взяла сигарету. Потом поднес зажигалку, держал, пока она прикурит, и в свете пламени зажигалки на короткий миг увидел подавленное лицо Марины. «А где теперь этот Степан?», — подумал я.