В тот день…

При этом Мирина прижала руки к животу, словно хотела защитить жизнь, таившуюся в ней. И осознание того, что она оберегает не только себя, но и дитя, придало ей силы. Она вытерла слезы краем головного покрывала и взглянула на волхва своими дивными барвинковыми очами – но теперь колючие они у нее стали, острые. А губы надула обиженно – это уже по привычке.

– Ведуном себя выказываешь, Озар-перунник. А на деле глуп ты, как воротный столб. Ха! Насочинял себе, что Дольма бесплоден! А чье же тогда дитя во мне?

– Это тебе виднее, красавица. А вот Дольма в своем бесплодии кое-кому признался. Да и сама пойми, разве такой пригожий муж не валял в Киеве баб, охочих до его ласки? Да только никогда никто не сказывал, что нагулыши от него имеются.

– А кто-то искал этих нагулышей? К тому же Дольма во Христа веровал, потому греха боялся, вот подолы на стороне и не задирал. А то, что кому-то сказал о своих подозрениях в бесплодии… Ну так чего в горький час не скажешь сгоряча. Докажи теперь это, когда Дольма уже в сырой земле лежит. Это Творим тебе наболтал… Я видела, как вы вдруг вчера вместе с ним явились. Думал напугать меня этим? Наверняка на его речи пустые теперь ссылаешься. Однако тиун и меня хотел припугнуть, чтобы власть надо мной иметь. Размечтался Творим, что с перепугу я ему в ноги кинусь, а там и мужем соглашусь назвать. Однако я прямо в лицо ему рассмеялась. Как и тебе сейчас. Ха-ха-ха! – делано засмеялась красавица.

Озар тоже улыбнулся. Ишь как разошлась! И ей это идет. Щеки пылают, очи горят. А ведь еще недавно слова Озара про Тихона купчиху не удивили. И волхв напомнил это.

– Ты же спокойно приняла весть о том, что муж твой взял в дом чужого ему Тихона и выдал его за своего сына со стороны. Дольму-то понять можно: так он отводил от себя подозрение в бесплодии. Но брал он мальчишку от гулящей корсунской бабы, какая от кого только не могла забеременеть. Однако Дольма будто и не сомневался. И это при том, что парнишка на него совсем не похож. Нет в нем крови Колояровичей. Русые они или темные. А Тихон рыжий весь.

Мирина оправила парчовые отвороты рукавов, перевела дыхание.

– Говори что хочешь, волхв, на каких только богов не ссылайся, да только никто тебе не поверит, что Тихон не дитя Дольмы. А то, что парнишка рыжий… Так ведь и дед, и отец Колояра были рыжими. Сам Колояр в мать-славянку пошел обликом, а до этого в роду от варягов-прародителей все были рыжие, как котлы медные. Вот и Тихон такой. И если не веришь мне, то Леща расспроси. Он помнит Судислава, отца Колояра, который от варяга Глума родился. Да и как не помнить, если Лещ сам брат Колояру по отцу. Судислав потешился с сенной девушкой-рабыней, вот и родился Лещ. В отца ликом Лещ не пошел, а варяжская рыжина в их с Голицей сыне Бивое проявилась. Как же такой мудрый ведун, как ты, этого не проведал? Так знай, что Бивой не в отца и не в мать пошел, а в варяжскую кровь Колояровичей, что от Судислава и Глума идет.

– Ну, так далеко я не заглядывал, – вздохнул Озар. Но явно был озадачен. И все же не хотел отступать. Пусть купчиха и хорохорится, но еще нажать на нее можно.

И он с ходу спросил, зачем она в Почайне в тот день почти голая вертелась, стараясь привлечь внимание к себе? От кого оторвать взгляд хотела?

Этот вопрос красавицу только потешил. Даже заулыбалась. Ну да, рубаха на ней была тонкого льна, вот мокрая и прилипла к телу. И да, она вертелась, брызгалась водой, как и многие другие. А что? Разве грех покрасоваться перед людьми, когда есть что показать?

В этом была вся Мирина. Ей пленять и привлекать взоры было слаще всего. А Озара она уже не боялась. Не докажет он ничего. Ведун, видишь ли!..

В итоге Озар ушел от нее раздосадованный. Думал, напугает красавицу, она и поддастся. А она вон как повернула. Но про Бивоя ему вызнать все же следует.

Внизу в истобке трудолюбивая Любуша протирала мебель. Других девок не было видно. На вопрос Озара девушка ответила, что Загорка в город ушла по поручению хозяйки, а Будьку Яра отправила на речку рубахи выполоскать. С прошлого вечера они отмокали в корыте с золой, пенились, и теперь их надо было чистой водой промыть. При этом Любуша вздохнула: в такой-то погожий день ей тоже хотелось куда-нибудь пойти из усадьбы, да только Яра наказала работать.