В тот день…

День и в самом деле был дивно хорош. После дождей солнце сияло, как умытое, даже от бревен частокола усадьбы веяло свежестью. Но тешить душу в закрытой усадьбе – это не то, сейчас бы пойти на склоны киевские и на простор над Днепром поглядеть, на зеленые дали заречные. Потому-то все разошлись кто куда – и девки-чернавки, и Тихон забежал куда-то, а Радко еще с утра по поручению хозяйки Мирины отправился. Лещ тоже ушел во град, отчитываться о состоянии городни над обрывом у их двора. Даже огромный Медведко, новоявленный конюх, повел лошадей к водопою. Тихо в усадьбе. Озар подумал, что и сам бы прошелся, прогулялся в такой ясный денек. Ему, по сути, не возбранялось, да только не стоит по Киеву зря шастать, когда сам Добрыня ему тут дело поручил. Но Озар сейчас в тупике, все не сообразит, с какого конца за ниточку потянуть, чтобы клубок размотался, дав возможность разобраться в этом деле. Так, догадки лишь одни. Ну разве что в том, что хозяина Жуяга убил, волхв не сомневался. Но как объяснить, что Жуягу погубили, чтобы не указал на того, кто нанял его? Тут надо было еще раз обмозговать все да определить, к кому ближе всего плешивый холоп в усадьбе был. И чем больше думал об этом Озар, тем грустнее ему становилось.

Он вышел на гульбище теремное, стоял, опершись на перила, да вспоминал прошлую ночь. С Ярой стоило бы переговорить, расспросить, где так поздно шастала. Но отчего-то медлил. Да и смущало бывалого мужа Озара, что эта светловолосая вековуха его так волнует. Вот он сейчас с красавицей Мириной разговаривал – и ничего, не дрогнуло сердце ретивое. А при Яре как будто во рту пересыхало, в груди тесно становилось. Озар признался себе, что Яра ему нравится. Есть такие бабы, какие с юности ничего собой не представляют, но с возрастом словно соком наливаются. Вот и эта древлянка, видать, из таких – строгая, отстраненная, но собой как будто выточенная из белой дорогой кости, ее потрогать хочется. А заодно вызнать, что утаивает вековуха. Она вроде и делилась с ним, чем считала нужным, вон сказала, что Моисея не было на положенном месте в ночь, когда убили Жуягу, и про то, что Тихон кого-то видел. Недавно опять спрашивала у волхва про это, интересовалась, все ли Озар выяснил, может, стоит еще парнишку расспросить. Однако Озар решил больше на рыжего мальца не напирать. Так и ответил ключнице, мол, не стоит Тихона донимать, тот рано или поздно сам не утерпит, чтобы с другими дворовыми не поделиться тем, чему свидетелем был. И будет лучше понаблюдать, как другие на его слова реагировать станут.

А Озар еще вспомнил, что вековуха была особо дружна с Жуягой, именно у нее тот заступничества искал. Кроме того, не стоило ему забывать, что ключница принесла им со Златигой узвар с маковой настойкой, как верно указал дружинник. Однако понять, какой может быть резон ключнице замышлять зло на своего благодетеля Дольму, он так и не смог.

По двору от порыва ветра заклубилась пыль, где-то закудахтали куры, важный гусь прошел по двору. Без воды ему плохо, потому и злющий такой. Вон Озар даже с Лохмачом поладил, а гусь этот уже не единожды волхва щипал. Но Голица его все никак не пустит в дело, бережет для чего-то. И, вспомнив кухарку, Озар решил, что стоит переговорить с ней. Не про гуся, разумеется. О том, что Мирина поведала о Бивое.

Сам Бивой сейчас возле баньки колол дрова. Был он без рубахи, при движениях мышцы так и бугрились. Само тело белое, причем покрыто веснушками. Рыжий, значит. Как варяг. А еще Озар увидел шрамы и отметины от недавних побоев на его теле. Поговаривали, что Бивой отменный кулачный боец, и похоже на то, что недавно он знатно с кем-то бился, да только, скорее всего, ему самому досталось. Но, судя по всему, он уже оклемался. Вон как лихо размахивает топором.

Голица привычно возилась под навесом у летней печи. Сидела на колоде, чистила овощи.

– Ты, как я погляжу, вся в трудах, хозяюшка, – сказал Озар, подсев на соседний обрубок бревна.

Обычно он начинал разговор с приятного, чтобы расположить к себе людей. Вот и сейчас принялся расхваливать стряпню Голицы, говорил, что столь вкусных кушаний, как она готовила, давно не пробовал. При этом добродушно улыбался поварихе, однако она лишь искоса поглядывала на него, не прерывая своего занятия.

– После полудня дам вам перекусить ягодницей[92] и пока будет с вас. На ужин похлебку гороховую на прикопченных ребрышках подам. – И повернулась: – Ну что еще спросить хотел, ведун?

– Про сына твоего хочу поговорить.

Голица, в руке которой был зажат нож, утерла тыльной стороной запястья вспотевший под повойником лоб, но при этом посмотрела не на волхва, а в сторону терема.

– Никак с вдовицей нашей разговаривал, если о Бивое спрашиваешь?

– Да, от нее пришел.

Озар не спешил дальше вести разговор, ждал, когда кухарка сама заведется. И она не сдержалась:

– Что ж, разговаривала сегодня я с Мириной про Бивоя. Женить его подумываю.