В тот день…

«Если предсказания ведунов пустые, отчего вы их так опасаетесь? – спрашивали. – Отчего ни одного служителя старых богов во граде не видно?» – «Так не любы они князю, – отвечали. – И если не хотите судьбу их повторить, идите к Почайне, когда бирючи[35] огласят о крещении. Всяк туда пойдет – и бояре нарочитые, и торговцы именитые, и ремесленный люд, какому выгодно и в дальнейшем на Подоле дела свои продолжать, жить и трудиться в Киеве, да еще и с благословения сильного единого Бога. Один Бог – это как один князь. Всякого защитит, всякого выслушает. Вспомните, как раньше князья воевали друг с другом, а простому люду от того было одно разорение и горе. Так и боги ваши каждый себе требы желал, подарки и подношения требовал, а то и человеческую жизнь. Сейчас же милость Всевышнего на каждого распространится, кто защиту от святого креста получит. А крестики вам подарят, едва из воды крестильной выходить станете. Всякий, кто на себя его наденет, получит оберег такой силы, что никакие старые боги и духи ему уже нипочем станут. Так что и душу свою спасете, и после смерти отправитесь в райские сады небесные, жить там вечно будете новой радостной жизнью».

Что значит жить вечно, люди не понимали. Но сама мысль о дивном будущем после ухода за кромку тешила и была интересна. Однако смущало иное: если под нового Бога идти, то как же пращуры, ушедшие раньше некрещеными? Неужто их теперь и блазнями[36] прозрачными не удастся встретить?

«Можно подумать, что вы раньше с уже ушедшими пращурами виделись после их ухода, – отвечали сомневающимся. – А так каждый крещеный на том свете под защитой самого Создателя будет, и кто знает… Он ведь добр, он всякого услышать может».

И опять пересуды шли по граду, страхами люди делились, но и надеждами.

А потом настал тот день.

Казалось, само небо желало, чтобы все прошло как можно лучше: солнечно и ясно было под синим небом, но не жарко, не душно, тепло. Весь мир сиял ясным светом, музыка играла, гусляры и дудошники устроились на помосте, а там подошли нарядные по такому случаю те из киевлян, кто уже крест на себе носил. Вскоре загудела сурьма[37] и к берегам Почайны с Горы сошли сам князь со своею царицей. На голове Владимира сияла диадема, увенчанная сверху сверкающим алмазным крестом. Такой же крест был и у Анны Византийской. Они ступили на высокий помост, а отроки в белых одеяниях держали над ними навес, украшенный пышными перьями диковинных птиц. Слышалось пение торжественное, священники кадили ладаном.

Анастас, епископ киевский, Иаков Корсуньский и множество иных священников стояли в сияющих облачениях у самой воды и читали положенные молитвы. Киевляне же собирались шеренгами, поглядывали друг на друга – все в новых белых рубахах, босые, чтобы ступить в воду. И много их было – и с подольских улиц шли, и с Горы по спускам шествовали.

Кто-то указал на боярина Блуда – этот всю семью привел, а еще воинов из своей дружины, челядь домашнюю, рабов. Рабам обещали свободу после крещения, говорили, что никто их после принятия новой веры продавать и менять больше не станет. А там и купец Дольма Колояров сын со своими показался. Люди на него смотрели, перешептывались: мол, чего это он тоже к реке идет, ведь крещеный уже?

Дольма шел, точно плыл, – степенно, неторопливо, важно. Кто-то сказал, что этот киевлянин похож на те изображения на иконах, какие попы людям показывали: худощавое лицо, длинные гладкие волосы, расчесанные на прямой пробор, небольшая бородка, брови темные над ясными глазами. В белой рубахе он смотрелся проще, чем когда разгуливал по граду в пестром корзно и обшитой мехом шелковой шапочке. Купец Дольма привел с собой всю родню некрещеную – и жену Мирину, красавицу писаную, длинные косы которой ниспадали почти до колен; и младшего брата Радомила, или Радко, как того в Киеве называли. Обычно это был шумный, дерзкий парень, известный на всю округу своими проделками, однако сейчас он, как никогда прежде, был серьезен и сосредоточен. А затем все обратили взоры на старшего из их рода, покалеченного дружинника Вышебора, угрюмого и замкнутого, которого катили в кресле на колесах. Он и сейчас смотрел исподлобья, но не перечил, когда Дольма оглянулся и что-то сказал ему, повелев при этом двигавшему кресло холопу подкатить увечного брата к самой воде. Слуг с ним явилось немало – богатый двор у Дольмы на горе Хоревице, да и на Подоле немало людей служат в его лавках. И всех он привел с собой к Почайне.

Собравшиеся киевляне расположились рядами вдоль берега, переминались с ноги на ногу и озирались, будто ждали приказа. Дольма повернулся туда, где выше по течению стоял воевода Блуд с родней. Кивнул тому, словно подбадривая, и сам шагнул к воде.

– Дольма сын Колояров плохого киевлянам не посоветует, – слышалось в толпе.