В тот день…

– Ну как вел? Все веселились, и он вроде как доволен был. Смеялся, водой брызгал на девок. Мирина-красавица в своей рубахе тонкого льна совсем голой казалась, да и Будька, у которой сиськи дай всякой, тоже смотрелась такой желанной. Да и у Яры в мокрой рубашке соски острые торчали в разные стороны, как у козы. Когда бабы в мокром так близко снуют, тут даже увечному есть отчего развеселиться. Особенно учитывая, что Вышебор удовой страстью маялся, даром, что ноги у него неподвижные.

– Маялся страстью Уда, говоришь? Так поэтому Моисей по приказу хозяина увечному брату невольниц с капища Лады покупал? Ну, чтобы тот натешился, как именно он умеет. С кровью и мучениями для девки.

Жуяга даже плакать перестал.

– А ты откуда это знаешь, Озар-кудесник?

– Да уж знаю, – как-то раздраженно отозвался тот.

Встал, подошел к окну, смотрел наружу. А думалось… Невольницы и даже присланные с бедных дворов бабы зачастую несли на капище своеобразную службу подательниц любви и плотских радостей Лады. Кого из них просто отдавали в пользование охочим для страстных утех мужам, а кого даже обучали всяким любовным премудростям. Некоторые из таких прислужниц Лады с охотой все это принимали, но случалось, что и принуждали насильно, – всякое ведь бывает. Самому плотскому Уду капищ не делали, ну разве что какой-нибудь особо озабоченный муж устраивал у себя на домашнем алтаре символ мужского корня и поил его… Кто чем поил-поливал – пивом, молоком или медом. Но и при капищах Лады возводили изваяние мужского корня – Уда. И немалое такое. При виде его мужики обычно хохотать начинали, а бабы смущенно отворачивались. Но по родовому покону желательно, чтобы страсть была в охотку, это самой Ладе любо.

Однако случалось, когда общим бабам-служительницам приходилось ложиться и с немилым. И чтобы не гневить этим Ладу, для таких соитий и прикупали бесправных невольниц-рабынь на капище. Такую могли подкладывать любому, кто подношение богине принес, или уступить за плату пожелавшему ее. Бывало, что таких невольниц с капища Лады и продавали на уходившие ладьи – корабелам на утеху в плавание. А куда потом они денутся – это уж у кого как сложится. Еще рабынь покупали, чтобы те обихаживали увечных. Вот к Вышебору и отводили таких. Какая здоровая пойдет калеку ублажать по собственной воле? А если принудят, никуда не денешься.

От этих размышлений Озара отвлек шум во дворе. Слышались громкое ржание, дробный цокот подков по дворовым плахам. Это Радко, младший из Колояровичей, влетел во двор на взмыленном вороном, натягивал поводья, сдерживая коня, гарцевал на месте. Он был растрепанный, неопоясанный, рубаха с плеча сбилась, сам весь в пыли и конской пене. Видать, носился где-то, гонял коня. С этого прыткого станется. Хотя, как припоминал Озар, это купчиха Мирина утром на вороном выезжала. И так важно выезжала. Он тогда еще подумал, что неплохо древлянка в седле держится.

Но сейчас Озар не особо задумывался, как от нее к Радко вороной попал, а больше рассматривал самого скакуна. Знатный коняга! Лошадей не всякий из градцев киевских мог держать на хозяйстве – все же дорогая скотина, не каждому по цене. Это у дружинников князя обычно лошади имелись или у бояр нарочитых. Но и разбогатевшие купцы заводили, больше для почета, чем для нужд, а в возы для переездов и поклажи принято было впрягать смирных и сильных волов, чтобы дорогих лошадей не надрывать на грудном ремне[69]. А вот на богатом подворье Колояровичей даже своя конюшня имелась. Озар уже прознал, что четырех лошадей в ней содержали. Вот этого вороного красавца с белыми задними ногами, крепкую соловую кобылку и еще пару темно-гнедых лохматых меринов. И Дольма мог выезжать верхом со свитой из охранников – как для солидности проехаться по городу, так и для дальних переездов в сопровождении охраны. Мирина сегодня тоже выезжала, сопровождаемая крепким Лещом, – не Моисеем, с которым, похоже, не очень ладила, не Бивоем, который на хозяйстве остался по просьбе Яры. Но теперь вдруг Радко на ее вороно`м вернулся. Ишь как ловко соскочил с коня, стоял, озираясь, будто ждал чего-то. Интересно, что там у них вышло в городе, если забрал у купчихи вороного?

Но когда Озар жестом подозвал к окошку Златигу, то уже об ином спросил:

– Ты ведь конник в дружине, парень. Вот и скажи, что думаешь, насколько хорош этот жеребец?

Какого дружинника не заинтересует добрый конь? И несколько минут Златига наблюдал за вороным, смотрел, как Радко его любовно оглаживал, как к ним подбежал Тихон, что-то говорил. А сам конь стоял, устало опустив голову, обмахиваясь хвостом и роняя клочья пены с удил.

– На первый взгляд, вороной просто дивный, – отметил Златига, – однако для себя я бы такого в дальние походы не взял.

– Отчего же это?