В тот день…

– Что? Жуяге? – искренне удивился Вышебор.

Похоже, имя холопа удивило его даже больше, чем подозрение волхва на него самого. Но потом стало доходить. Смотрел, моргал, лицо его медленно багровело. Озар же как ни в чем не бывало продолжил:

– Неужто ты не почувствовал тогда, что Жуяга тебя в кресле не только толкал в Почайне, но и… Пусть и немного времени для быстрого броска надо, однако ты в прошлом воин, должен был заметить.

Краем глаза Озар заметил, как смиренно стоявший у стены Моисей при этом поднял глаза, сверкнул злым, подозрительным взором на калеку.

Вышебор вдруг рассмеялся. И хохотал долго, зло. А как перестал, улыбка его больше на оскал походила.

– А еще ведуном себя великим считаешь. Такую напраслину несешь!.. И потому я напомню тебе, сколько по Правде[83] за поклеп на мужа нарочитого берут! Последней рубахи лишишься, выплачивая виру[84], без штанов останешься, если говоришь такое без видоков и послухов[85], кои бы твою дурость подтвердили.

– Но брата ты не любил, – повторил Озар, с невозмутимым видом разглядывая ногти на руке. – А потому мог смерти ему желать.

– А поди докажи! Но того ты, ведун бестолковый, не знаешь, что Дольма был мне нужен. И связаны мы с ним так… Вон Моисей может поведать… однако не скажет.

И он подмигнул молчаливому хазарину.

Озар на миг задумался, а потом спросил:

– Говорят, ты пытался сосватать ключницу Яру за себя. А она отказалась. Как же посмела? Или Дольма не сильно настаивал? За это тоже обижался на брата?

Вышебор сразу как-то насупился.

– Как по мне, Дольма много воли Яре давал. Эта древлянка так возвысилась в нашем доме, что и слова ей не скажи. Да и Мирина ее сторону вдруг взяла. Хотя сказать, что они душа в душу с вековухой нашей были, нельзя. Но рано или поздно Дольма на своем настоял бы. Иначе, – тут Вышебор хохотнул хитро, – иначе ему много хлопот со мной было бы.

– Да знаю я, что это за хлопоты, – неожиданно сказал Озар и, поднявшись, склонился к Вышебору. – Или, думаешь, мне не ведомо, что прославленный христианин Дольма покупал для тебя рабынь на капище?

Вышебор остался спокоен, только губы плотнее сжал, словно сдерживал себя, не желая отвечать. Озар же невозмутимо продолжил:

– Понимаю, что тебя удова страсть донимала, а никто из домашних баб и девок твоей ласки не желал. Та же Яра отказалась, пусть и прибыла сюда как холопка. Вот Дольма и шел на злое дело, чтобы тебя уважить да усмирить. А ты рабынь тех мучил до смерти и калечил. – Озар покосился на плетку с шипами, на какую ранее едва глянул.

– А что, надо было, чтобы они потом болтали языком, насколько я увечный? – не стал отпираться Вышебор. – Да и сладко это, когда бабу… как полонянку зависимую берешь не только плотски, но и души лишаешь.

Темные глаза Вышебора загорелись по-волчьи. Он ничего не боялся. Так и сказал: поди докажи. Но сейчас он даже не таился.

– Ведь купленная раба всего лишь товар. Хочешь – храни, хочешь – сломай. Какая кому забота? Даже ваши волхвы на это наказания не накладывали.

Озар выпрямился, при этом мельком взглянув на хазарина. У того глаза умоляющие: просил ведь не выдавать его. Объяснил, что по наказу хозяина Дольмы в это дело ввязался. Да и требовалось от него немного: привести Вышебору девку для утех жестоких, а потом просто вынести покалеченное тело рабыни и утопить в водах Днепра.

Но волхв и впрямь не собирался выдавать Моисея. Может, тот еще пригодится. Поэтому сказал Вышебору:

– Служителям с капища киевляне порой докладывали, что находят тела удавленных и порезанных рабынь. И мы долго гадали, кто же так лютовал. Но чтобы из такого почтенного дома, как ваш…

– Да не лютовал я! – ударил руками по резным подлокотникам кресла Вышебор. – Свое брал, уплаченное.

Озар несколько минут просто смотрел на него. Такому не растолкуешь. Христианин, видишь ли. Как и Дольма их прославленный, но тайно потворствовавший животной страсти братца, только бы тот не лез в родовые дела, не требовал свое наследство, не делил богатство рода. А ведь Вышебор мог. Пусть он к Владимиру от его соперника Ярополка перешел, но князь всегда права и заботы служивших ему воинов отстаивал. Даже порой вопреки Правде.

Озар старался держаться невозмутимо, но, видимо, на его лице все же проступила некая гадливость. И под его взором Вышебор заерзал в кресле и сделал знак Моисею. Тот подошел, поняв, что требуется, развернул кресло дружинника к открытому окошку, спиной к волхву. Дескать, разговор закончен. При этом сделал волхву знак уходить, но тот отрицательно помотал головой.

– Я не спешу. Да и есть еще о чем поговорить.

Вышебор мог возмутиться, но смолчал. Глядел в открытое окно. Озар, став рядом, тоже стал смотреть.