В тот день…

– Еще и Хован, – приуныл Златига. – Хотя… Как мог проникнуть Хован во двор и хлопнуть Жуягу по голове? Разве что нанять кого. Ну не Будьку же? Нет, тут надо разобраться во всем ладком и по разуму.

– Как и выяснить, кто твою булаву ночью брал, – подмигнул дружиннику Озар. – Неужто ты бы такое оружие грязным оставил? Нет! Значит, чужой взял. И этот чужой ночью, в потемках, недосмотрел, что след кровавый остался. Но, может, так хотели и на тебя напраслину навести.

Последнее окончательно огорчило дружинника. Поник, облокотился на перила с развешанными на них мокрыми овчинами, только через какое-то время выпрямился, взглянул на мокрые от шерсти следы на рубахе.

– Вот что, ведун, – сказал Златига, – сейчас я тебя оставлю и поеду к воеводе Добрыне. Надо поведать ему о случившемся.

– Больно надо воеводе князя выслушивать о гибели какого-то холопа, – иронично выгнул бровь Озар. – У него дела государевы, до того ли ему будет. Вот если вызнаем, кому Жуяга хотел услужить и кто его нанять мог, тогда и доложить стоит.

Но Златига набычился, смотрел исподлобья.

– Мне велено докладывать, вот и пойду. Отчитаюсь.

– Ага. Да только есть у меня к тебе дело. Выяснить нужно кое-что. Я мог бы и сам сходить, ну да и тут есть чем заняться. А ты парень толковый, так что вызнай для меня… – Он склонился к Златиге, стал пояснять негромко.

Тут как раз Голица поднялась на гульбище, держалась привычно, властно приказала, чтобы не толпились на пути, она сейчас накрывать на стол будет. Если бы не ее покрасневшие от слез глаза, то и не скажешь, что стряпуха кого-то недавно оплакивала. А ведь оплакивала. Люди здесь все друг дружку знали, не чужими были. А тут еще и смертоубийство.

Озар смотрел, как Голица и служанки суетятся, видел с гульбища, как во двор вошел Бивой с корзиной рыбы и чернавка Любуша остановила его, огорошив новостью. Бивой даже охнул, корзину чуть не уронил. Потом поставил свою ношу на землю и, поразмыслив, пошел закрывать ворота. Златига как раз вышел наружу, и Бивой стал сдвигать тяжелые створки. Оно и верно, нечего кому попало во двор заглядывать. И так со всеми этими делами дворовые не побеспокоились закрыться от посторонних. И как это рачительная Яра подобное проглядела?

Глава 7

Мирина не пожелала явиться к завтраку, и Вышебор опять приказал усадить себя во главе стола. Это сразу подняло ему настроение, он улыбался, даже когда расспрашивал о том, как погиб Жуяга.

– Буран вполне мог его затоптать, если холоп уснул в стойле, – заявил он. – Вон как ночью грохотало в поднебесье. Это Перун лютовал на христиан, не так ли, Озар-кудесник?

– Перун не лютует, а показывает свою мощь, – отозвался волхв. – Ее трудно не заметить всякому. А еще Перун несет влагу и плодородие земле, убивает всякую нечисть.

– Вот он и убил копытами Бурана бедного Жуягу, – подытожил Вышебор. – И говорить о том больше нечего. Зато теперь холопа обернут саваном и отнесут на Поле вне града. Кургана могильного он, конечно, не получит, зато попы его отпоют как должно. Говорят, на том свете любой верующий, даже раб, будет принят добрым Господом. Хотя я и не знаю, насколько Жуяга заслужил подобной милости. Крестился-то он лишь по приказу Дольмы. Это Бивой постоянно ходил за моим братом к церкви, якобы свиту составлял, а на деле слушал, что там попы толкуют. Нравилось ему, что они рассказывают о добром и всемогущем Боге.

Озар с удивлением посмотрел на Бивоя:

– Ты что, и правда слушал проповеди христианских попов, парень?

Бивой отложил ложку, какой хлебал маслянистую овсяную кашу, вытер капли с усов.

– А почему бы мне их не послушать? Они за это платы не берут. Не то что ваши волхвы. Вашим все требы, все подношения давай. А что толку? Сами пузо наели, а обещанного от них кто видел?

– Ну, детей-то мы не ели. А вот Вышебор, помнится, даже ребенка некогда предлагал на алтарь. Помнишь, Вышебор? Ты купил дитя у мамки в бедном селении и к нам принес – дескать, отдайте богам, только пусть они защитят меня от гнева князя Владимира за верность Ярополку.

Вышебор даже поперхнулся кашей:

– Ты что такое несешь, ведун?

Озар с нарочитой медлительностью вытер свою ложку, пристроил за кушаком на поясе. Одновременно отметил, как все застыли за столом, переглядываются. Выдержав паузу, сказал:

– Это сейчас о подобном говорить уже не принято. Хотя человеческая жертва и ранее была… чисто княжьим подношением богам. Нынче же вообще смертоубийством считается. Но успокойтесь. Того мальца наши служители не убивали. Пожалели, а потом пристроили к хорошим людям.

Радко, сидевший по правую руку от замершего Вышебора, хлопнул брата по плечу:

– Так вот откуда все твои напасти, старшой! Решил, небось, что, жертвуя небесным покровителям ребенка, их милость получишь, а оно вон как вышло. Хотя Владимир за Ярополка тебе и впрямь не пенял, а даже в дружину взял. Вот ты и успокоился. – И, повернувшись к остальным, парень добавил: – Да только милосердие к мальцу служителей капища боком нашему Вышебору вышло – разгневались боги, не получив своего. Вот и покалечило его в походе. Так говорю, Вышта?