В тот главный миг

— Стой, — сказал Корнилыч, осененный догадкой. — Санька говорил, чо рацию ему нарочно разбили. Чо не от дерева, однако, лампы побились, а кто-то потом хватил. Стоп! А когда первый раз лошадь упала, с ней этот их Глист был. Ни одна лошадь не упала, а та, что с рацией, в пропасть сорвалась… Это чо выходит? — Он не отрываясь, смотрел на Пашку, а тот, оцепенев, слушал брата. — Я принял этих людей в партию, а кто за них просил? Братка родной просил. А почему он просил за них, однако? — спрашивал Корнилыч, наливаясь злобой. — Знал, видно, зачем. Кто эти четверо, шпионы? — тряхнул он Пашку за шиворот. — Ну! Говори сейчас, потом хуже будет!

Пашка отвел глаза.

— Зачем им надо было рацию разбить? Кому продался, говори, последний шанс тебе даю.

— Какие шпионы? — пробормотал Пашка. — Из лагеря… Блатные…

— Беглые?

Пашка молчал. Корнилыч встал. Ярость раскалила его, сердце бухало, как на фронте, когда надо было подниматься в атаку.

— Сиди тут, — сказал он, накидывая на плечо карабин. — Сиди и жди!

Завхоз бегом поднялся в голец, открыл полог палатки канавщиков и вошел в нее. В углу кто-то тяжело храпел. Голова с челкой поднялась, зевнула и опять скрылась во вкладыше. «Лепехин, — отметил Корнилыч. — Дойдет черед и до этого. Главное — Хорь». Тот спал у самой стенки палатки. Едва Корнилыч склонился над ним, как он открыл глаза, спросил:

— Чего бродишь, завхоз?

— А то, — сказал сквозь зубы Корнилыч, сдерживая ненависть. — Вылезай. Разговор есть.

Хорь смотрел куда-то за плечо завхоза. Тот оглянулся, увидел, что Лепехин сел в своем спальнике.

— Ты спи! — сказал ему Корнилыч. — Рано еще.

Лепехин посмотрел на Хоря, тут же упал в спальник и затих.

Хорь встал и быстро оделся.

— К чему столько спеху? — спросил он. — Пожар, что ли?

— Считай — пожар! — сказал Корнилыч, выходя вслед за Хорем из палатки. — Айда во-он туда на верхотуру, там поговорим.

Ему почудился какой-то шорох сзади. Он оглянулся: никого не было.

— На верхотуру, так на верхотуру, — сказал Хорь. — Мне хоть где. Вооружился-то до зубов! На медведя, что ли?

— Считай — на медведя, — сказал Корнилыч, и они зашагали наверх.

— Давай тут толковать, — сказал Хорь и встал под березой. — Некому нас тут подслушать. — Он всматривался во что-то позади завхоза. Корнилыч скинул с плеча карабин.

— За то, что гнидой живешь, вражина, — сказал завхоз, — за то, что Пашку мово гадом сделал, поставлю я на жизни твоей точку.

В тот же миг морщинистое лицо Хоря вспыхнуло радостью. Корнилыч оглянулся, и тут же рухнул от страшного удара по голове.

Ему показалось, что на него обрушилось дерево. На самом деле он лежал с расколотым черепом, а над ним с кайлом в руке стоял Лепехин.

ХОРЬ

— Готов, — сказал Лепехин, наклоняясь над завхозом и выкручивая карабин из мертвых рук. — А кабы не поспел— кранты тебе, Хорь.

— Молоток, — сказал Хорь, утирая крупный пот на лбу. — В самое время. Видал, что фраер хотел? Дух из меня вышибить.

— Пашка прослюнил, сука! — сказал Лепехин. — Пришить надо.

— Суке — сучья и смерть, — подтвердил Хорь, все еще тяжело дыша. — Что делать будем?

— Карабин есть, — сказал Лепехин. — Кончаем всех, и ходу — к Охотке. У Порхова с Альбиной два карабина и винт. Их надо первыми брать.

Хорь встал, посмотрел на небо. Там медленно растекалась заря.

— Часов пять, — определил он. — Время есть, пошли.

Они зашагали между лиственницами и кустами стланника вниз.

— Нам бы до Охотки добраться, — размышлял Хорь, — там столько машин, затеряемся. Дальше можно по тракту. На Иркутск или к Хабаровску.

— Че-го? — сказал Лепехин, рывком останавливая его. — Эт-ты как же надумал? А меня спросил? В Китай пойдем.

— В Ки-та-ай? — изумленно переспросил Хорь, — Я по-китайски ни бум-бум, заблужусь еще.

— Зачем тогда на Охотку повертывать? — спросил Лепехин, — Я и думал: ты со мной.

— Нет, кореш, — замотал головой Хорь, — до Охотки нам на пару надо, а уж дальше у каждого своя дорога.

Лепехин долго оглядывал ближние сосны, потом сказал:

— Лады. Мне-то что! Твое дело. Пымают, все одно — хана. А я в Китай.

— Как знаешь, — сказал Хорь. — Как приходим, я в нашу палатку, а ты на стрёме. Подымаем своих и берем начальство.

Они спустились к самому ручью и, прячась за деревьями, вышли к табору. Хорь подождал, пока Лепехин, мягко ступая, станет за палаткой Порхова, и нырнул в общую. Алеха-возчик уже вставал, натягивал сапоги, давя на лице мошку. Хорь растормошил Аметистова и Глиста, шепнул им, чтобы выходили.

— Чо в такую рань шасташь? — спросил Чалдон. — Не на охоту, паря?

— На охоту, — буркнул Хорь и выскочил из палатки.

Через минуту вышли Глист и Аметистов, которого приятели за красоту звали Актером.

— Выйдет Алеха, за ним, — приказал шепотом Хорь. — Никуда от него. Мы начали.