Жизнь хотя и суетно-насыщенная, но довольно однообразная. Даже приметы быта и бытовые заботы — какие-то серые, нерадостные, несмотря на обилие красок. Сшить новое платье, сделать прическу, купить нужную косметику… И, разумеется, выступить, исполнив сколько-то песен, выпить, расточая улыбки, в кругу поклонников, и в койку, даже если «койка» — шикарное ложе в дорогой гостинице. Но что ей, уставшей и вымотанной, до той койки, если не помнит даже, как падает в нее ночью и с трудом продирает глаза утром? Что ей до всей этой роскоши, если в белых ли, черных ли простынях она спит одна? Или почти одна… А еще фильм, гонка съемок, студия звукозаписи… Ну хотя бы график выступлений, наконец, установился — до смерти надоели импровизации! — и бухгалтерий заниматься не надо. Антрепренер подписал контракт — неожиданно щедрый, невероятно щедрый, если иметь в виду, что она пока считай никто, но… видимо антрепренер понял намеки Федорчука.
«Пока никто… Или уже кто-то?»
«Так-то, голуби мои!»
Не Пугачева и не Распутина, но та, которой обещано будущее немереной крутости.
«Или пуля в затылок…»
Ну, что ж могло — может — случиться и так. Но по внутреннему ощущению это достойней жалкого прозябания в Аргентине или Чили.
«Не нужен нам берег турецкий… И Мексика нам не нужна! А если за дело, то и пуля не дура!»
От мрачных мыслей ее отвлек стук в дверь.
— Да! — Раздраженно бросила Таня, знавшая, впрочем, что «чужие здесь не ходят». — Ну!
Но это были свои.
Скрипнула, раскрываясь, дверь, и в «кабинет» вошел Виктор.
— Опять не в духе? — С какой-то странной интонацией спросил месье Лежён. — А тебе, между прочим, цветы.
«Цветы… Скоро аллергия от них начнется!»
— От кого? — Не оборачиваясь, спросила она, припудривая между тем носик. — Записка есть?
— Нет — ответил Виктор и протянул ей сзади, через плечо, веточку сирени.
— Сирень? — Удивилась Таня. — Студентик какой-нибудь? — спросила, не потрудившись даже взять у Виктора цветы.
— В Париже она уж две недели как отцвела. — Скучным, «лекторским» голосом сообщил Федорчук, продолжая держать букетик над ее плечом. — Самолетом из Стокгольма… пришлось в Вильнев-Орли съездить…
— Вот как? — Что-то в его тоне насторожило, но она не успела еще переключиться с собственных мыслей на новые «вызовы эпохи». — И от кого же?
— Баст. — Коротко ответил Виктор, вкладывая веточку в руку Татьяны.
— На самолет деньги нашлись, а на розы… — начала, было, она, и разом побледнев, уронила веточку на трюмо, схватилась за горло, останавливая рвущийся вскрик.
— Что с тобой? Плохо? — Виктор метнулся к графину с водой, налил полстакана и поднес Татьяне. — Попей. Сейчас за доктором пошлю…
— Да, что с тобой! — Снова спросил он, заглянув в глаза Татьяне, уже настолько блестящие, что в уголках накопилась влага и сорвалась двумя слезами.
— Жаннет! Что?… — Виктор задергался, не понимая что происходит, но увидев, что дело плохо.
А ей, и в самом деле, было плохо.
— Ддд-еннь… р-рож-жденния… — выдавила она из себя, отпуская на волю слезы и боль.
— Что? У кого? — не понял Виктор.
— Мне… сегодня… «там»…сорок…
…
«Олег вспомнил… Я сама замоталась… и Жаннет…»
А cлезы текли и текли…
Глава 18. Дуб и чертополох
Пожалуй, вряд ли найдётся на свете занятие проще, — если уж