Дальнейшие несколько часов слились и сплелись, как тела на широкой постели в спальне, в чередование стонов и влажных касаний возбужденной плоти всех троих участников столь увлекательного процесса. Если профессора Матвеева что-то и могло удивить, то Майкла Гринвуда вряд ли.
Мардж и Морти менялись ролями, помогая друг другу ощутить всю проникновенность момента, не забывая при этом и о своём британском знакомом. Казалось, счастье — оно для всех и никто не уйдёт обиженным…
Напоследок, выпив пару бутылок шампанского, они сыграли в «злую госпожу, развратную горничную и весёлого молочника», причём Матвееву еле-еле удалось отказаться от роли злой госпожи, потратив на это массу усилий, ироничного красноречия и развеяв попутно миф о некоторых, не вполне естественных с его точки зрения, наклонностях местной аристократии.
«Укатали сивку крутые тётки, — не без удовлетворения подумал он на следующее утро, лениво потягиваясь в постели. — Зато спермотоксикоза не будет. Теперь действительно можно вернуться к нашим
«Джентльмены чужих писем не читают…- заезженная до стирания смысла, сентенция крепко засела в голове Матвеева. Её нужно было перебить чем-то не менее сильным, драматизировать, в крайнем случае, довести до абсурда. — Джентльмены чужих писем не читают. Угу. Они их пишут…»
Два дня назад всё было замечательно — возвращением к родным букам, рыбалка, чудесная ночь с Морти и Мардж, снова возвращение в поместье.
«
Мягко засветилась круглая шкала настройки, по которой вполне можно было изучать географию called so «цивилизованного» мира.
«Интересно, Лондон, Париж, Варшава, Бейпин, Нью-Йорк, Стокгольм, даже Мехико-сити… а Москвы нет как нет. И тут происки мировой буржуазии». — Пока прогревались лампы, можно было скинуть одежду, хоть и находящуюся в относительном порядке, но всё-таки носящую следы вчерашнего разгула. Подкрутив верньер, Матвеев, в чём мать родила, присел на край ванны и стал с интересом слушать уверенный, безупречный до отвращения голос диктора БиБиСи.
Новости, почти не вызывали отклика в мыслях Степана, но, будучи пропущенными через «фильтр» восприятия Майкла, представали более выпуклыми, что ли. По крайней мере, вызывали не только недоумённый интерес.
— Как сообщает наш корреспондент в Праге, политические круги и общество Чехословацкой республики крайне взбудоражены произошедшим накануне жестоким убийством основателя и лидера Судето-немецкой партии Конрада Генлейна. — голос диктора оставался невозмутимым.
Степана будто подбросило. Не обращая внимания на наготу, он подбежал к сваленным в беспорядке вещам и выудил оттуда портсигар и спички. Прикурить удалось с третьей попытки.
«Как же так, — думал он, — я отчётливо помню, что Генлейн покончил с собой в плену у американцев, сразу после конца войны».
Диктор продолжал, не меняя интонации: «Сторонники покойного политика уже потребовали от властей Праги найти и наказать причастных к кровавой трагедии, угрожая в противном случае массовыми акциями неповиновения и требованиями отделения Судетского района от Чехословакии. Манифестации судетских немцев пока носят мирный характер. Комиссар пражской полиции, по телефону сообщил нашему корреспонденту, что предполагаемый убийца, погиб на месте преступления из-за собственной неосторожности. Сейчас его личность устанавливается, но есть все основания считать его германским агентом».