В третью стражу

Что еще? Грета Гарбо снялась в фильме «Анна Каренина» и получила за роль Анны первый приз на Венецианском фестивали. А в Венеции — к слову — фашисты. Фашистская Италия, милитаристская Япония, нацистская Германия… Таков мир в 1935 году: коммунисты, национал-социалисты, капиталисты… Все смешалось, но катарсис еще впереди. А пока Голливуд выпустил несколько крайне удачных фильмов, среди которых и «Капитан Блад» с Эрролом Флинном и Оливией де Хевилленд, и «Сон в летнюю ночь», и «Невеста Франкенштейна». И в Англии не отстают: «Призрак едет на Запад» француза Рене Клера и хичкоковские «Тридцать девять ступеней». И в СССР не дремлют: тут вам и «Дубровский», и «Горячие денечки», и «Новый Гулливер».

А еще в этом году, как и во все прежние работают ученые (тот же Шредингер или Фрейд, Эйнштейн или Пиаже, и многие, многие другие), и писатели пишут книги (молодой Хемингуэй закончил в 1935 «Зеленые холмы Африки», а немолодой граф Толстой — «Золотой ключик»), и вообще все, как всегда: люди занимаются своими или не своими делами с той или иной степенью успеха, но завершить этот короткий рассказ хотелось бы упоминанием о том, что именно в 1935 году начали свою карьеру и Френк Синатра, и Элла Фицджеральд.

А в моде теперь плотно облегающие фигуру платья и кофты. Воротники маленькие, длина жакета — до бедер… В сочетании с длинной — почти до щиколоток — узкой юбкой такая кофта позволяет выглядеть высокой и стройной и в зимний сезон.

И еще, даже если на даме строгий костюм, в нем непременно есть что-то полосатое, хотя бы галстук-бант. Ну а шляпки к 1935 становились все больше похожими на элемент прически, нежели на головной убор. Да, и еще одна примета времени — широкие и даже чуть вздернутые вверх плечи.

В моде духи «Лиу» и «Ночной полет» — опера («Турандот») Пуччини и повесть Сент Экзюпери… Другое время, другая культура. Впрочем, нарасхват идут так же великолепные, но лишенные культурного подтекста, фруктово-альдегидные Scandal и Rumeur (Ропот) Ланвена.

Ну а танцуют все, потому что и в 1935 танцы остаются главным развлечением лишенной телевизоров и компьютеров публики. В моде свинг, а, значит, и двигаются танцоры под звуки биг-бэнда, фокстрот и румба, но по-прежнему любимым остается яркое и чувственное танго…

Заголовки газет:

Политическая разрядка в Париже. Г-н Пьер Лаваль не подаст в отставку…

Форин офис получит сегодня нового шефа: Чемберлен или Иден?…

Заседание Большого Фашистского Совета. Коммюнике министерства пропаганды…

(1)

Шуми Марица
окървавена,
плаче вдовица
люто ранена.

Марш, марш,

с генерала наш!
В бой да летим,
враг да победим!

Български чеда,

цял свят ни гледа.
Хай към победа
славна да вървим.

«Шуми Марица» — национальный гимн Болгарии в период с 1886 по 1944 год

Gott erhalte, Gott beschütze
Unsern Kaiser, unser Land!
Mächtig durch des Glaubens Stütze,
Führt er uns mit weiser Hand!

(Храни нам, боже, Государя и нашу страну гимн Австрийской империи)

«Hurensohn[3]! — От возмущения ее била нервная дрожь, но она этого, разумеется, себе позволить не могла. Не здесь, не с ним, не сейчас. — Wärmling[4]! Pisser[5] гребаный!»

— Скажи, Петер, — она знала: сейчас ее лицо безмятежно, как небо апреля где-нибудь близ Видина, там у них с мужем было маленькое поместье, или к примеру в Старой Загоре, там она любила бывать как раз весной. — Скажи, Петер, я тебе кто?

— Ты? — Петр Таблиц, которого она звала на немецкий манер Петером, был обескуражен. — Ты… — ну, не сказать же, что она просто подстилка, в данный момент — его? — Ты самая красивая женщина, которую я знаю. — Нашелся он.

— Вот как? — Кейт достала из портсигара длинную сигарету, дождалась, пока этот Pappnase[6] даст ей прикурить, выдохнула сладковатый дым, и только тогда задала следующий вопрос:

— Так ты извращенец, Петер? — Ее голос не дрожал, а на губах — Кейт знала это наверняка — блуждала сейчас рассеянная улыбка.

— Извращенец? — Опешил Таблиц.

— Ну, если я тебе не уличная шлюха и не сожительница, — она употребила уличное французское словечко «régulière[7]». — И по твоим же собственным словам писаная красавица, ведь так?

— Так…

— Остается одно — ты извращенец.

— Я тебя не понимаю, — улыбнулся ей Питер. Этот, nabus[8] славянский, знал, не мог не знать: ей нравится его улыбка.

«Нравилась, — поправила себя Кейт. — Но больше не нравится!»

— Я тебя…