В тридцать лет

— А вдруг погоды не будет? Пойдемте. Ну скажите, что пойдете. Что вам стоит? Вашего Чукина мы не возьмем. И Гришу тоже не возьмем.

Гриша — это был я. Подумалось коротко: «Ничего... Вот приеду из экспедиции...»

— Скоро они уже вернутся из кино, — сказала Симочка.

— Вы, наверное, чувствуете, какая вы взрослая в сравнении со мной, — сказал Гера. — Я уж это давно заметил. Ну и пусть. Я и не хочу быть слишком взрослым. Таким, как Чукин или Гриша. Чтобы в палатке спать. Ведь можно — ух-х-х! Знаете, что можно? Не знаете? Вы что любите больше — лето или зиму?

— Я — весну, — сказала Симочка.

— Вот, вот, все так говорят. А для меня что зима, что осень, что слякоть, что жара — одинаково. Мне горы знаете как нравятся? А в прошлом году ездили в Казахстан — степь нравилась. Я еще не знаю, что мне больше нравится. Я все люблю. И девушек тоже люблю. — Эта Гера сказал совсем тихо. — Не всех, конечно. Не всех одинаково... — Гера подождал. Симочка ничего не ответила.

— Мне все в жизни хочется руками потрогать. Поездить...

— Не всем девушкам нравится, когда их трогают руками, — сказала Симочка.

— Вам тоже не нравится? Вы тоже будете кандидатом? Вы тоже не будете вылезать из своего мешка? Ага...

— Не надо, — сказала Симочка. — Нельзя меня трогать. У меня есть муж.

В палатке стало тихо. Симочка ждала, ждала и не выдержала.

— У моего мужа первый разряд по самбо, — сказала она. Наверное, ей хотелось, чтобы Гера засмеялся или сказал что-нибудь в шутку.

Гера не откликнулся, вылез из палатки, не увидел меня и медленно пошел берегом.

Утром он улетел. Мы его провожали. Он сидел в кабине Яка-12 и все время улыбался. ЯК был санитарный, с крестом: все остальные самолеты ушли патрулировать над тайгой. На пилотском месте сидел сам командир отряда, мужчина с хмурыми бровями, густоволосый и краснолицый.

Мы стояли и смотрели — огромный Чукин в тюбетейке и геологических сапогах, я, меланхоличный желтоглазый Валерий, Симочка с повязкой на лбу. Все мы немножко волновались. Всякий человек немножко волнуется, глядя на взлетающий самолет.

— От винта! — сказал командир отряда технарю и хотел пустить мотор, но Чукин вдруг подошел к самолету.

— А очередь-то наша, — крикнул он командиру.

Командир сперва не понял, в чем дело, и свесил голову через борт. Было видно, какое у него хорошее настроение, как ему нравится сидеть в кабине и кричать: «От винта!»

— Наша очередь лететь, а вы их везете? Что это за выборочное отношение? — спросил Чукин.

Командир, поняв, мотнул головой, задвигал бровями и губами. Но мы ничего не услышали, потому что пошел крутиться винт, ЯК забился, крылья его задрожали.

Гера смотрел на нас сквозь плексигласовый колпак кабины и все улыбался. Он был теперь не такой, как мы, был далеко от нас. Он сейчас полетит. Он был сейчас бесконечно выше нас и всего того, чем мы жили. Мы понимали это. Он несколько раз взглянул на Симочку, но не мог скрыть и от нее свое превосходство, свой восторг и отрешенность от земного.

ЯК-12 проковылял на старт и пошел полого кверху. Гера улетел.

— Ровно вытянул, хороший пилот, — сердито сказал Чукин про командира авиаотряда.

Дней через восемь к нашему неподвижному соседу — вертолету пришли рабочие, подставили лесенку, забрались по ней на крышу кабины и не спеша, посиживая и покуривая, приладили недостающую лопасть.

Все лопасти закрутились, и на хвосте у вертолета тоже закрутился маленький пропеллер, похожий на детскую вертушку.

Не верилось, что это хвостатое странное сооружение сейчас на наших глазах поднимется в воздух и куда-то полетит. Но лопасти замельтешили неразличимо быстро, образовав над кабиной большую розетку. Вертолет подпрыгнул и прямо пошел вверх. Поднявшись немного, он стал, задрал хвост, пригнул голову, весело боднулся, как резвый бычок, скакнул раз и другой и, стрекоча, полетел на юг, в Саяны.

— За покойничком пошел. Ваш брат, геолог, — сказал сторож из проходной будки.

— А из какой партии? — спросил Чукин.

— Не знаю. Из москвичей, что ли...

Валерий сказал:

— Обнадеживающие перспективы. — Он посмотрел на всех нас так, словно попросил подвинуться к нему поближе.

— Все там будем... — излишне спокойно сказал Чукин. Начинался его десятый сезон. Он имел право говорить так. Он даже запел:

Может, смерть свою
Ты найдешь за океаном.
Но ты, мой друг, от смерти не беги.
Осторожней, друг,
Даль подернута туманом.
Возьми к плечу свой верный карабин.

Весь вечер мы говорили и смеялись громче, чем всегда. Я все заглядывал в глаза Чукину, Валерию, Симочке — искал в них твердости. Хорошо, что ребята были рядом. Симочка молчала. Она заговорила ночью, когда в палатке было так тихо, словно все спят, или даже еще тише: не было слышно, чтоб кто-нибудь сонно дышал.

— Может быть, это Гера? — сказала Симочка.

Никто не ответил, хотя всем сразу стало понятно, что спящих в палатке нет. Потом Чукин оказал: