В тропики за животными

Неожиданное появление двух незнакомых мужчин, казалось, ничуть не удивило старуху. Она откинула длинные седые волосы с морщинистого лица, сощурилась и показала на хижину, которая была чуть больше и крепче остальных. Обжигая босые ноги горячим песком, мы направились к ней вдоль деревни, провожаемые взглядами детишек да нескольких старух. Петингги уже ожидал нас в дверях. Это был старик в элегантном опрятном саронге и белой сорочке, в черной, сдвинутой на лоб пичи. Он одарил нас широкой, но совершенно беззубой улыбкой, пожал обоим руки и пригласил в дом.

Войдя внутрь, мы поняли, почему деревня казалась полупустой: в комнате собрались, по-видимому, все местные мужчины. Они сидели на ротанговых циновках, благо мебель не загромождала это помещение площадью не более пяти квадратных метров. Здесь стоял только массивный, с витиеватой резьбой гардероб, к дверце которого было прикреплено зеркало, все в трещинах и пятнах. Задней стеной комнаты служила ширма, сплетенная из пальмовых листьев, с пришитым внизу куском старой ткани. Она закрывала вход в дальнюю половину хижины, где, как я потом узнал, находилась кухня. Из-за ширмы по очереди выглядывали четыре молодых женских лица. Петингги жестом указал на свободный пятачок в центре комнаты. Когда мы сели, ширма откинулась, и одна из женщин, мягко ступая, медленно направилась к нам. Она шла, низко наклонившись, выражая тем самым свое почтение сильному полу, и несла полное блюдо жареных кокосовых лепешек. Поставив блюдо перед нами, она так же бесшумно удалилась, а другая женщина принесла чашки с кофе. Вождь, скрестив ноги, сел напротив нас, и вместе мы отдали должное угощению. После этой продолжительной церемонии знакомства я как мог объяснил, кто мы и зачем явились. Не находя подходящего малайского слова, я оборачивался к Сабрану, и он немедленно приходил мне на помощь. Иногда лингвистическая находчивость изменяла нам обоим и приходилось прибегать к поспешной консультации друг с другом на нашем собственном жаргоне. А бывало и так, что я вдруг без всякого содействия выдавал какое-нибудь новое для себя слово или даже целую фразу, и тогда Сабран весь сиял от восторга и шептал мне по-английски:

— Эта очень, очень о'кей.

Вождь согласно кивал и дружелюбно улыбался. Я пустил по кругу пачку сигарет и, выждав еще с полчаса, решил, что не проявлю бестактности, если упомяну теперь о нашей прау, сидящей на мели в нескольких километрах от деревни.

— Туан, — сказал я, — может быть, кто-нибудь из твоих людей пойдет с нами и проведет лодку через рифы?

Вождь выразил полное согласие — и кивками, и улыбкой.

— Халинг, мой сын, поможет вам.

Однако петингги, по-видимому, не считал это дело не терпящим отлагательств, и, когда появились новые чашки кофе, он сменил тему беседы.

— Я болеть, — объявил он, протягивая сильно опухшую левую руку, вымазанную какой-то белой грязью. — Я лечусь так, но не помогает.

— На прау у нас много-много хороших лекарств, — сказал я, надеясь вернуть его к нашей насущной проблеме. Он мягко кивнул и попросил разрешения взглянуть на мои часы. Я отстегнул их, вручил петингги, и тот после внимательного осмотра пустил их по кругу. Каждый из присутствующих восхищенно оглядывал часы и прикладывал их к уху.

— Очень хорошо, — сказал вождь, — мне нравится.

— Туан, — ответил я, — я не могу их отдать. Эти часы подарил мне мой отец. Но, — добавил я значительно, — на прау у нас есть подарки.

Появилась новая порция кокосовых лепешек.

— Ты делать фото? — спросил петингги. — Тут был француз. Он делать фото. Мне очень нравится.

— Ну, конечно, — ответил я, — у нас на прау есть аппарат. Вот привезем его сюда и будем делать фото.

Наконец петингги посчитал, что продолжительность нашей первой встречи вполне отвечает требованиям этикета. Беседа закончилась, и все высыпали на пляж, где петингги указал на лодку с балансиром.

— Лодка моего сына, — пояснил он и с тем удалился.

Халинг ушел сменить свой праздничный наряд на рабочий костюм. Только через два часа после нашей высадки на остров мы, наконец, столкнули лодку в воду. В поход отправилось еще шестеро желающих. Мы установили бамбуковую мачту, подняли косой парус и понеслись по волнам, подгоняемые хорошим попутным ветром.

Пока мы отсутствовали, Чарльз, как оказалось, времени даром не терял и успел заснять разнообразные виды острова. По всей носовой части прау были разложены объективы и камеры, и островитяне, оказавшись на борту, тут же принялись с восторгом хватать диковинные предметы. Мы попытались объяснить им, что, к сожалению, этого делать нельзя, но слова не возымели действия. Тогда мы поспешно упаковали свои драгоценности и убрали их в трюм. Тем временем наши гости переместились на корму. Мы застали их весело болтающими с капитаном и Хасаном. Халинг держал нашу драгоценную банку с маргарином; я хорошо помнил, что она была на три четверти полной.