В труде и учебе

Листья быстро вяли, края ссыхались, коробились, но под ними было прохладно. И Зина и все возчики накрыли головы лопухами. А Митя с радостью думал, что только теперь он стал настоящим чумаком: если посадить его на ярмо, то ни за что не отличишь от других. Вот только бы еще пионерский галстук…

— Тпрр! Тормози!

Митя вздрогнул и поднял голову. Обоз остановился в степи. Митя встал на ноги, и теперь он видел переднюю подводу и Васю, стоявшего возле нее с черным ведром в руке. Потом Вася передал ведро Сереже, а сам взял квач и стал мазать быкам спины. На яркорыжей шерсти ложились черные полосы, и вскоре все упряжки так зарябились, что Митя, подпрыгивая на зерне, от души смеялся.

— А быки полосатые! А быки полосатые! — кричал он.

Обоз снова тронулся в путь.

— Митрусь, тебе не жарко? — спросил Вася, усаживаясь на Зинину подводу.

— А я в листьях! — весело ответил Митя, щуря свои блестевшие глазенки. — Вася, а зачем ты быков нарисовал? Какие они рябые-рябые…

— Теперь их мухи не кусают, — серьезно пояснил Вася.

— А меня нарисуешь?

— Ох, Митрусь, какой же ты глупый! — засмеялся Вася и взглянул на Зину так, чтобы она этого не заметила. — Это же мазут. Он такой грязный, что не отмывается.

Зина, покачиваясь на ярме, играла кнутом. Хоть она и не желала смотреть на воз, голова сама поворачивалась, а глаза ее часто встречались с коротким взглядом Васи. Вася улыбался, и ей казалось, что рассуждает он с Митенькой так громко нарочно, чтобы она слышала. Зина уже больше не могла сидеть на ярме. Она пробежала по дышлу и села возле Васи.

— Знаешь, Вася, какой Митрусь славный мальчик! — заговорила она, вся сияя и блестя глазами. — Знаешь, он не плачет. Когда я сделала ему эту шляпу, он даже засмеялся. Такой славный мальчишка!

— Славный-то славный, — как всегда, рассудительно заговорил Вася, — а кавунами заелся прямо до ушей.

— На стоянке я его умою. — Зинуша, обняв Митю, посмотрела на Васю. — Давай посадим его на ярмо, а? Согласен, Вася?

— Боязно, — хмуря черные брови, неохотно заговорил Вася. — Пусть подождет. Будем из города возвращаться, тогда и попрактикуемся… Ну, я пойду торопить обоз, а то мы так и до самого вечера не доедем.

Зина грустно посмотрела вслед Васе. Митя лежал у нее на коленях с закрытыми глазами и все думал: «Где же находится город, почему вокруг все степь и степь?» Зина поцеловала его в липкую щеку и сказала:

— Митрусь, ты брата своего любишь?

— Не люблю, — буркнул Митя.

— Почему?

— А он на ярмо не сажает.

— Посадит, голубчик мой! Ей-ей, посадит! — взволнованно заговорила Зина. — Вот как сгрузим зерно и поедем обратно, так и посадим, да еще и галстук дадим. Я сама тебе его повяжу. Всю дорогу будешь быков погонять.

Митя счастливо улыбнулся, быстро встал, как бы уже готовясь идти на ярмо. Дорога тем временем спускалась вниз, к пологому берегу Кубани. Вот головная подвода свернула к реке, и вскоре обоз расположился на поляне обширным лагерем. Возчики распрягли быков и погнали к водопою. Мальчики, на ходу снимая рубашки, бежали к воде. А в стане уже закурился костер. Дед Корней подвесил на дышло ведро, спустив его так низко, что донышко его касалось пламени. Зина и Варя чистили картошку. Соня промывала в котелке пшено. Все были заняты приготовлением обеда. А Митя взобрался на лежавшее ярмо, сел на него верхом и запрыгал, смеясь от счастья.

— Приучайся, Митрусь! — сказал дед Корней, проходя мимо с охапкой сухого хвороста.

От реки веяло прохладой, слышались всплески воды и крики купающихся.

— Митрусь, пойдем и мы купаться, — сказала Зина.

Она взяла его за руку и повела к реке. У берега было мелко, на дне лежал песок. Митя снял рубашонку. Голенький, с тугим животом, он казался совсем маленьким. Зина хотела взять его на руки, чтобы зайти поглубже, но Митя тут же, у берега, окунулся и забарахтался, разбрызгивая воду. Зина стояла, высоко подобрав платье, и ждала, пока Митя вволю наиграется. Потом посадила его у своих ног и старательно вымыла шею, лицо, голову.

— Вот теперь ты не замазура, — сказала Зина, выводя мальчика на берег. — Такой стал чистенький, что даже глазенки блестят.

Они сели на сухие камни. К берегу побежали Соня и Варя, снимая платья. Соня, войдя по пояс в воду, улыбнулась, глядя на Митю, и сказала:

— Ну как, Дмитрий, хорошо с нами ездить?

— Я уже не плачу, а Вася на ярмо не сажает… — обиженно протянул Митя.

— Так ты уже сидел на ярме!

— Оно лежачее и не шатается.

— Вася, Вася плывет! — крикнула Зина.

Все увидели, как Вася, ловко взмахивая руками, наискосок переплывал быстрину и вскоре вышел на берег невдалеке от девочек. Он был в трусиках, таких черных, что они резко оттенялись на его темном от загара теле. Он шел по берегу и распутывал пальцами мокрые волосы.

— И что за чуб! Как проволока… — сказал он, глядя то на Зину, то на купающихся Соню и Варю. — Зинуша, дай твой гребешок.