В царской ставке

Ту же горькую чашу испил 100 с лишком лет назад Наполеон, когда он, упорно не желая пойти навстречу требованиям страны, жаждавшей мира и конца кровопролитных войн, был покинут своими маршалами и принужден отречься от престола.

Подписав 2 марта акт отречения, Государь отправился в Ставку, где должен был ожидать прибытия депутатов Временного правительства, которые будут его сопровождать в заточение в Царское Село к его семье.

* * *

Развивавшиеся с невероятной быстротой фатальные события нам в Ставке просто не дали времени прийти в себя: кружилась голова, точно почва уходила под ногами; будущее мнилось чреватым страшными последствиями и никому не было легко на душе.

Рано туманным утром 3 марта, идя в управление генерал-квартирмейстера, я столкнулся в воротах сквера губернаторского дома с каким-то выходящим оттуда человеком в штатском пальто и нахлобученной на глаза барашковой шапке; со страхом озираясь кругом, он спросил меня: «Правда меня так не узнают?» То был Воейков, который четыре дня перед тем с высоты своего величия нагло смотрел на ход грозных событий, а теперь, перепуганный, бежал первый, покидая облагодетельствовавшего его Государя.

И в то же время также один за другим покидали в Царском Селе царскую семью близкие к ней и облагодетельствованные ею люди. Мало, очень мало, кто остался ей верен, ибо редко кому в этом печальном мире свойственно душевное благородство и неизмерима глубина человеческой низости.

Вечером 7 марта мы в управлениях Штаба получили следующий, потрясающий, если в него вдуматься, циркуляр: «Бывший Верховный Главнокомандующий простится завтра в 11 часов утра в управлении дежурного генерала с желающими чинами Штаба».

К 11 часам утра в большом зале управления дежурного генерала собрались почти все чины Штаба и Ставки; мало кто имел низость не прийти. Зал был переполнен и в середине оставалось лишь малое свободное пространство. Царила мертвая тишина; все были подавлены величием несчастья, последний акт которого должен был тут свершиться.

Ровно в 11 часов послышались ответы казаков царского конвоя, стоявших на лестнице, с которыми в последний раз здоровался Государь.

В дверях, при входе Государя в зал, два молодых офицера конвоя упали в обморок.

Государь вошел в свободное пространство зала один; он был страшно бледен и несколько мгновений не мог начать говорить; справившись со своим волнением, он тихо, но ясно, сказал: «Для блага любимой мною родины я отрекся от престола; прошу вас служить так же верно России и Временному Правительству, как служили при мне… прощайте…» Спазма сдавила горло, и он поднес к нему руку. Со всех сторон раздались рыдания. Государь повернулся, пожал некоторым из ближе стоявших руки и, сокрушенный, с поникшей головой, ушел.

Кончился многовековый период русской истории, во время которого Романовы создали Великую Русскую Империю; и в этот до гроба незабываемый час все мы поняли безмерную глубину горя последнего из них, невольно способствовавшего гибели любимой им России, ибо над ним тяготел неумолимый рок: этого, в душе мягкого, любвеобильного семьянина судьба не наградила свойствами, необходимыми для управления великой страной, бремя коего пало на его слабые и неподготовленные к тому плечи; глубоко верующий, он всеми силами ревниво охранял – по его глубокому убеждению, – самим Богом данную ему власть, и искренно думал, что именно в этом и зиждется благо любимой им России, ибо не умел думать иначе… и за это, после безмерных унижений, перенесенных с истинно святым смирением, приял мученический венец.

* * *

Теперь тут и возникает тревожный вопрос: сделало ли верховное командование в лице генерала Алексеева и его сотрудников всё, что было необходимо и возможно для предотвращения катастрофы, которая принесла России столько бедствий и страданий, а всему человечеству столько лишений и тревог за будущее?

Для правильного и объективного ответа на этот вопрос нужно прежде всего иметь в виду, что события революционного движения развивались с необыкновенной, можно сказать, молниеносной быстротой.

Такому быстрому развитию этих событий и успеху революции, без сомнения, не столько способствовало утомление войной, сколько крайнее негодование политикой престола и правительства народных масс, видевших только в революции выход из созданного этой политикой безнадежного положения.

Конечно, с того момента как революцией было окончательно сломлено в столице сопротивление органов правительственной власти, а особенно с того момента, как железные дороги подчинились революционному комитету Викжеля, против столицы, принимая во внимание пребывание царской семьи в Царском Селе, ничего предпринять было уже невозможно. Это и показала неудавшаяся попытка генерала Иванова с георгиевскими батальонами.