В царском кругу

Весной я была единственной, кто наслаждался этим садом, не считая обитающей здесь стаи голубей, и я забавлялась тем, что кормила их, в то время как яркое солнце расправлялось с глубокими снежными сугробами, завалившими весь мой сад.

Новое жилище нравилось мне и своим расположением — я была укрыта от случайных встреч с теми, чей вид заранее внушал мне панический страх!

Но наши внутренние расчеты бывают часто опрокинуты непредвиденными обстоятельствами. Так, 3 декабря я возвращалась к себе от старой графини Тизенгаузен и, случайно пройдя по Комендантской лестнице, в одном из залов натолкнулась на Государя. Прежде я никогда его там не встречала. За ним шел мальчик восьми-девяти лет в матроске. Государь остановился, пожал мне руку и сказал несколько слов. Отвечая Государю, я глядела ему прямо в глаза поверх головы ребенка и видела, что в его лице отражалось колебание, будто он пытался высказать какую-то мысль, которую я без труда угадала. Очевидно, он хотел воспользоваться этой нечаянной встречей для того, чтобы представить мне своего незаконного сына и сломать, наконец, лед наших отношений. Малейшее промедление с моей стороны оказалось бы решающим, но в таких случаях инстинкт оказывается сильнее рассудка — я избежала удара благодаря тому, что, не давая ему вставить слово, все говорила нервной скороговоркой, так что, вероятно, Государь понял мою уловку. Словом, я не дала ему возможности сказать то, чего не желала слышать, и благополучно избежала задуманного им знакомства.

Через несколько минут мы простились и разошлись каждый своей дорогой. Я опомнилась только в Георгиевском зале (соседнем с моими комнатами), по которому, оказывается, я летела, будто за мной по пятам гналась неприятельская армия, сердце стучало в груди тяжелым молотом.

Повторяю вновь и вновь: ничто не могло навести на нас больше страха, чем мысль вступить в общение с фаворитами Государя, внушавшими всем законное невыразимое отвращение.

Однако уже был близок роковой день, когда кошмар, пока еще скрытый от наших взоров, должен был стать реальностью.

Прошел месяц после возвращения Государя из Ливадии. По его настоянию мы каждое воскресенье посещали, как и прежде, обедни в маленькой дворцовой церкви, a потом обедали у него. Антуанетта Блудова по правую руку, я — по левую. Он бывал очень любезен с нами, но в его поведении проглядывала скованность, особенно когда он старался казаться веселым. Наши фигуры, возникающие из прошлого, должны были напоминать ему слишком много печального, и, видно, лишь врожденная доброта не позволяла ему удалить нас с глаз долой.

Бедный Государь! Он так заметно устал от тайн, что поспешное создание новой семьи можно объяснить только этим. Ему не терпелось вывести на белый свет своих любимых детей, укрытых до сих пор от посторонних глаз.

Не подозревая о его намерениях, мы несколько успокоились, имея месяц передышки. Более того, стали тешить себя надеждой, что нас пощадят до окончания траура. И вдруг 21 декабря (в воскресенье) Государь появился в ротонде, прилегающей к церкви, под руку с княгиней Юрьевской, с ними был незаконнорожденный малыш. Следом шел Великий князь Алексей. Он остановился рядом со мной, поздоровался, и мы обменялись скорбными взглядами.

В ротонде находились придворные дамы: старая графиня Тизенгаузен, Нина Пиллар и я. Не знаю, что почувствовали они при этом явлении, у меня же земля ушла из-под ног.

Все наши старания в течение месяца прийти в себя, дабы суметь принять неизбежное, разлетелись в мгновение ока. Голова закружилась, мысли заметались, как волны во время шторма. Я не могла ни выбросить их из головы, ни сосредоточиться. Такое чувство, наверное, должны испытывать пассажиры на корабле, идущем ко дну. Моя молитва звучала как крик отчаяния, а в мозгу настойчиво повторялась одна и та же фраза: «Она — эта женщина — на месте нашей Государыни!»

Какое горе и какой удар! Мне казалось, что будущее, смешиваясь с прошлым, летело в черную бездну.

Едва Государь и Юрьевская вошли в церковь, как все служители вздрогнули, будто разорвалась бомба. Дьякон, произносивший литии, сбился, клир сфальшивил и обыкновенно звучный голос архиерея Рождественского потерялся. Его не было слышно до самого конца службы.

По окончании обедни Государь вышел в ротонду, подошел к нам и указал жестом на княгиню, что должно было означать нечто вроде представления.

— Думаю, вы уже знакомы, — пролепетал он неуверенно.

Все молча пожали ей руку. Никто из нас до этого никогда не видал ее вблизи. Мгновение спустя Государь оставил нас, направляясь в соседнюю Арабскую комнату для приема ожидавших его посетителей. Княгиня же осталась с нами.

Бывают мягкие, покладистые натуры, готовые ко всему, но бывают и другие, к своему несчастью, устроенные совершенно иначе.

Я видела, как Нина Пиллар слегка подпрыгивающей походкой подошла к княгине, я услыхала, как графиня Тизенгаузен заговорила с ней и Юрьевская тут же принялась с апломбом, по меньшей мере неуместным, болтать о своих детях. Все это доходило до меня как сквозь летаргический сон.