В царском кругу

Тогда же я вела параллельную переписку с моими родными, с моею приятельницей и с графом Каподистрией. Новый его начальник генерал Барклай-де-Толли не замедлил оценить его достоинства; но место ему подобало вовсе не при поисках. Во Франкфурте Государю понадобилось кончить какую-то важную работу, и он спросил у Барклая, кому бы поручить ее. Главнокомандующий назвал ему и прислал графа Каподистрию. Государю не могли не полюбиться его благородная наружность, черты лица, чрезвьгаайно правильные и в то же время проникнутые сердечным оживлением. Поговорив с ним. Государь убедился, что нашел человека, какого давно искал, с умом тонким и возвышенным, с основательностью и с искусством распознавать людей. Предстояло уладить запутанные и трудные дела швейцарские. Надо было приобрести доверие жителей, прекратить их ссоры и устроить их будущность с возможностью рассчитывать на их преданность. Это сложное поручение было возложено на Каподистрию, который и приехал в Швейцарию имеете с Лебцельтерном, оба под вымышленными именами.

Наконец, приезд Государя был назначен. Мы тотчас покинули Баден и поехали принять его в Бруксале. Родные Императрицы много спорили с ней о том, ехать ли ей навстречу, и решено было, что она дождется его в загородном доме, в четырех часах езды от Бруксаля. Императрицу должны были сопровождать туда ее сестра и кто-нибудь из нас. Выбор пал на меня ввиду предпочтения, которое оказывал мне Государь. Мы выехали рано. Императрица очень волновалась, и я видела, как страдала ее гордость от мысли, что не к ней едут навстречу. Волнение ее усилилось в течение дня, потому что известий о государевом приближении не приходило. Я всячески старалась развлечь и забавлять ее, что мне удавалось до такой степени, что, по-видимому, она была довольна мною. Но приближалась ночь, а Государя все не было. Мы собирались ехать назад в Бруксаль, когда пришли сказать, что показался экипаж Его Величества. Императрица и сестра ее поместились у входной двери. Государь обнял ее с пленительною простотою и нежностью и спросил, узнает ли она его постаревшее лицо. Он был растроган тем, что она поспешила его встретить, обращался к ней с разными любезными вопросами, поцеловал невестку свою и спросил, кто с ними. Назвали меня, и он пошел отыскивать меня в кабинет, куда я удалилась. Я была слишком взволнована, чтобы приветствовать его сколько-нибудь приготовленными выражениями, молча пожала ему руку и заплакала от радости. Все, идущее от сердца, ему было приятно. «Я уже знаю, — сказал он, — что вам хотелось бы мне сказать», и мы пошли к Императрице. Уже было поздно, и надлежало подумать о возвращении в Бруксаль. Государь захотел непременно сесть четвертым в нашу коляску; но принцесса Амалия настояла, чтобы он ехал в своей вместе с Императрицей, а к нам посадил своего спутника графа Толстого, который всю дорогу много смешил нас рассказом о том, как они ездили в Англию. В замок мы приехали ночью; все спало или казалось, что спит. Каждый из нас на цыпочках проследовал к себе в комнату запастись отдыхом к завтрашней суматохе.

В самом деле, с раннего утра замок наполнился множеством лиц, давно ожидавших Государя: мундиры и денты всех цветов, беготня, тревожное любопытство и ко всему этому известного рода подлость, которая, по несчастью, составляет атмосферу, окружающую царственных лиц, и за которую надо винить не их, а человеческую природу, осужденную либо ползать, либо грозить. Между царедворцами, дипломатами, князьями и любопытствующими лицами, теснившимися в залах Бруксальского замка, я заметила Лагарпа. Он наслаждался славою Александра как плодом трудов моих. Мещанская простота в общении не соответствовала его Андреевской ленте. Чистотою моих побуждений он обезоруживал ненависть и злость, и самые сильные против него предубеждения незаметно пропадали в беседе с ним.

Тут же был доблестный барон Штейн, привлекли к себе внимание немецких князей, которые и ненавидели его, и льстили ему. Он неспособен ни на минуту скрыть свою мысль. Он принадлежит к числу людей античного характера, никогда не вступающих в сделку с совестью. Тиранство Наполеона, как и немецких князей, было ему, однако, ненавистно, и под покровительством Александра он один боролся с их притязаниями, отстаивал дело населений и, наконец, добился обеспечения их прав. Юнг-Штиллинг, в то время еще неизвестный Государю, также находился в этой разнообразной толпе, выносить которую облегчала ему моя внимательность.