В царстве жар-птицы

Ослепительно белый, мягкий, неведомый свет заливал лесные гущи причудливыми волнами, одевая в волшебные наряды лианы и пальмы.

Арский первым догадался о причине удивительного света.

— Электрические прожекторы! — радостно закричал он другу и, вскочив на ноги, готов был прыгать, кричать, бесноваться от необузданного восторга.

От радостного волнения друзья несколько минут бестолково суетились. Все существо их горело, как в огне. Одна животворная, восторженная мысль вспыхивала, как молния:

— Спасены! спасены!..

Арский и Скиндер еще не знали, кто их спасители, но они были уверены, им хотелось верить, что неведомые прожекторы несут им несомненное спасение.

— Но откуда эти прожекторы? — задал, наконец, вопрос Скиндер.

— Как откуда? — удивился его более зоркий и сообразительный друг, — над нами огромный дирижабль, настоящий воздушный корабль!..

XII На воздушном корабле

Чтобы обратить на себя внимание неведомых пилотов, Арский и Скиндер с лихорадочной поспешностью зажгли огромный костер. Огненные языки костра бледнели в ослепительном потоке электрического света, но, по-видимому, на дирижабле был замечен огонь в лесных дебрях.

Электрический свет начал становиться более ярким, и до слуха друзей долетело чуть слышное вначале жужжание моторов. Остановившееся было над лесом воздушное судно снова пришло в движение. Огромный сигарообразный силуэт начал явственно вырисовываться в море молочного света.

Дирижабль опускался все ниже и ниже, к неописуемой радости Арского и Скиндера. Наконец он остановился почти над самыми вершинами лесных великанов.

Друзья изо всех сил кричали на известных им языках неведомым пилотам, что они заблудившиеся и гибнущие в лесных дебрях европейцы.

Неизвестно, все ли было услышано и понято пилотами, но через несколько минут на спущенном с дирижабля канате с корзиной опустилось несколько человек.

Арский и Скиндер готовы были броситься к незнакомцам с распростертыми объятиями.

Незнакомцы, оказавшиеся англичанами, приветливо отнеслись к погибавшим друзьям и, взяв их с собой в корзину, поднялись на воздушное судно.

Все происшедшее в течение столь короткого времени казалось Арскому и Скиндеру несбыточным сном, почти чудом.

Они вступили на воздушный корабль с чувством некоторого благоговения.

Их пригласили в роскошную каюту, и тут наскоро, в немногих словах, поведали друзья, кто они и каким образом очутились в лесных дебрях. По мере рассказа Арского и Скиндера спокойные, не привыкшие ничему удивляться бритые лица слушателей выражали чрезвычайное удивление, иногда даже недоверие, до того казалась этим людям невозможной одиссее Арского и Скиндера.

А те, в свою очередь, узнали, что дирижабль возвращался на некоторое время в Финшгафен после удачного первого полета внутрь острова. Воздушное судно было снаряжено лондонским Королевским географическим обществом для научных целей — ознакомления с неизвестными местностями Новой Гвинеи.

Финшгафен оказывался всего в нескольких стах километрах от места счастливой встречи Арского и Скиндера с пилотами. Остановка воздушного судна над друзьями была вызвана замеченным с дирижабля значительным озером среди леса. Исследовать его решено было на следующий день.

Арскому и Скиндеру предложено было поместиться в небольшой уютной каюте со всеми удобствами.

С первым проблеском утра ученые пилоты спустились вместе с Арским и Скиндером и вскоре очутились над молочно-жемчужной поверхностью озера. Значительная часть дня была посвящена изучению озера.

Затем все поднялись на воздушный корабль. Зажужжали моторы, и воздушный исполин плавно начал подниматься к лазурному своду.

Арский и Скиндер, опершись о борт дирижабля, смотрели на невиданные ландшафты, расстилавшиеся перед ними, с птичьего полета.

Внизу девственные леса, покрывавшие землю, казались темным сплошным бархатом. По временам лишь светлые, чуть заметные полосы пересекали этот бархат — то были реки. Иногда выделялись жемчужные пятна небольших озер. Над лесом распростерлась золотистая паутина дня. Лазурь неба над воздушным кораблем казалась еще прозрачнее, еще хрустальнее.

Чуть заметная дивная прохлада поднебесных высот (дирижабль летел на значительной высоте) наполняла существо друзей каким-то никогда еще не испытанным ими энтузиазмом.

И невольно, без слов, в душе звенел гордый гимн:

«Слава человеческому разуму! Слава человеческому гению! Слава, слава, слава… В безграничный поднебесный простор устремился он, в воздушный океан, где так бесконечно привольно и свободно, где сердце бьется биением Космоса и радуется стихийной свободе своей… В лазурной купели воздушного мира восприемлется великое, неведомое еще крещение вселенского братства, огромной живой связи со всем миром… И сплетаются в одно волшебное божественное ожерелье: разум, свобода, могущество…»

Прозаическое, на первый взгляд, жужжание моторов вдали от земли превращалось в своеобразную музыку человеческого гения, в символ его силы, могущества.