В центре Вселенной

Сердце скоро вылетит у меня из груди.

– Диана родилась такой же, как был он, – снова говорит темнота. – Такой же впечатлительной… В младенчестве она наверняка слышала, как дышит Земля, как и ее отец. Поэтому я считала, что она настолько же ранима. Поэтому я так хотела ее защитить.

Мои пальцы еще сильнее, до боли сжимают книгу – я чувствую, как ногти с хрустом вонзаются в ветхий переплет.

– Что было дальше?

Мой голос дрожит и срывается на шепот.

– Я забеременела. С того момента он не просто обожал меня – он меня боготворил. Он радовался, как ребенок, строил планы на будущее. Собирался жениться на мне, построить нам дом. И он бы сделал это, поверь.

– Что случилось?

– У него был друг, лучший друг. Гордон. Он стал ухаживать за мной, и это настолько свело меня с ума, что я пьянела от мысли о том, что он до меня дотронется. Мне всегда не хватало любви – неважно, кто бы мне ее ни давал. Я была настолько чертовски за нее благодарна, настолько, что сейчас меня тошнит от воспоминаний об этом. Я не упустила бы ни одного. Ты знаешь, потом я так и поступала.

Кажется, Глэсс смеется – там, в полумраке, это тихая, горькая усмешка. Моя голова опускается; где-то далеко внизу поблескивает паркет. В детстве мы с Дианой играли на нем в классики. В щелях между досками и настилом, должно быть, до сих пор таится оставшаяся с тех времен белая пыль. Я помню, как она взлетала, когда мы стирали мел, и сверкала в лучах солнца лестницей Иакова, рассыпавшейся по полу.

– Фил?

– Да?

– Посмотри на меня.

Я поднимаю взгляд. Глэсс наклонилась вперед; ее лицо больше похоже на застывшую, призрачную маску. Губы сжаты в тонкую темнеющую полосу.

– Я повела себя как шлюха.

– Не надо, мама, пожалуйста.

– Он застал нас, разумеется. Застал свою беременную девушку в постели со своим лучшим другом. Я не могла больше смотреть ему в глаза, – она пытается улыбнуться. В глубине ее зрачков мерцают крошечные огоньки. – Но я хочу хотя бы попытаться смотреть после этого в твои.

– Ты не имеешь права так говорить, – мне кажется, мое тело немеет. – Мама, это не так.

– Я знаю. Но я так думала много лет. И долго думала, сумею ли однажды произнести это, стоя перед тобой, – она снова откидывается назад, под спасительный покров тьмы. – Как бы то ни было, я решила уйти. Сначала я не знала куда, но потом вспомнила о Стелле. Твой отец не… Он на коленях умолял меня остаться. Он цеплялся ногтями за порог и раздирал себе пальцы в кровь. Бог мой, как он передо мной унижался. Мне было так стыдно, Фил.

– Но ты могла не уходить.

– Нет. Я не могла обещать ему, что подобное не повторится еще раз. И еще раз, и еще, и еще. Я бы так дальше и продолжала причинять ему боль. Он не заслуживал этого. Никто не заслужил такого обращения.

Ее рука соскальзывает с подлокотника и исчезает в тени. Я не заметил, как она начала плакать. Возможно, от мысли о том, что чувствовал мой отец, когда она уходила. Словно с тебя содрали кожу и натерли солью – должно быть, это были его слова.

– Ты не могла… остаться с Гордоном?

– Ему не нужна была беременная, – отрывисто говорит она, – а мне не нужен был он. Мы были детьми, Фил. Ему нужна была своя свобода, мне – своя.

Какая ирония. Все эти годы меня не оставляли мысли о Номере Три, но настоящей причиной того, что я так никогда с ним и не познакомился, был Номер Четыре – то имя, что стояло в списке сразу же после него. Нет, неправда, поправляю я сам себя. Настоящей причиной всегда была Глэсс. Глэсс и ее ненасытное желание любви – или того, что она таковой считала. Желание, которое она утоляла, где и как только могла. А если пытаться разобраться в причинах ее поведения – о, тогда мы опять уйдем в вопросы о страстях человеческих и о том, где и в чем заложено начало всех событий. Так что, дамы и господа, давайте лучше дождемся того, чем все закончилось, если мы не хотим свихнуться окончательно.

– Почему ты никогда не рассказывала нам об этом? – спрашиваю я, повернувшись к темноте. – Зачем было хранить это в такой тайне от нас с Дианой?

– Из-за Терезы, дарлинг.

– Я не понимаю…

– Я обманула ее, – перебивает меня Глэсс. – Когда она в первый раз спросила, где ваш отец, я сказала, что он бросил меня и обидел так, что я не хочу отныне об этом говорить. Она приняла это и больше не задавала вопросов. Но она помогала мне, и только благодаря ей я встала на ноги. Без Терезы не было бы вас – ни тебя, ни Дианы, – не было бы Визибла. Не было бы ничего.

– Ты могла бы объяснить ей позже. Думаешь, она бы не поняла?

– Может быть, и поняла бы… Но я откладывала это каждый день, все собиралась и собиралась, и вместе с тем убеждала себя в том, что я все сделала правильно. Выглядеть жертвой намного проще. Всем, что у меня есть, я обязана тому, что один раз сказала неправду. Тогда мне казалось, что это не такая уж дорогая цена.