В ту ночь, готовясь умирать...

— Знаю, знаю! — примирительно сказал Исмаил, сын Бахмуда. — Люди! Последний раз спрашиваю: кто идет со мной в поле? Ты?.. И ты согласен?.. И ты идешь? Правильно делаешь: человека можно обидеть, а землю нельзя!

— Как начнешь пахать, не зная, что будет завтра… — сокрушался сосед Исмаила.

— Даже если неизвестно, что произойдет через час! — крикнул Базалай, сын Базалая. И тогда еще несколько человек подошли к Исмаилу.

Степенно покачиваясь, упряжка Исмаила направилась к ближнему полю, огороженному камнями. Мальчишка высоко над головой поднял тарелку с сырыми яйцами. Гостям аула — Кичи-Калайчи и Базалаю, сыну Базалая, надо по обычаю разбить яйца об крепкие рога быков, Исмаил становится за плугом, кричит быкам:

— Ну-ка, добрые! Ну, хорошие! Да будет вспахана земля на славу!

— На славу!.. На славу!., — вторят люди, кидая комья сырой, остропахнущей земли.

Никто не видит, какой пыльный смерч летит вдоль дороги, ведущей с перевала в аул, никто не слышит, как дробно стучат копыта коней всадников в папахах и фуражках с белой кокардой. На главную дорогу аула вылетает босоногий дурачок Бийбола; или зрение у него такое острое, или душа слишком чуткая, Бийбола всегда первым узнает: сегодня в ауле будут гости.

— Так-так-так! — подпрыгивает и бормочет Бийбола. — Мастах скачет в Мастах! Так-так-так!..

Из ворот выглянула женщина:

— Скажи, Бийбола, кто скачет в Мастах?

— Мастах скачет в свой Мастах! А с ним — пах! Пах-пах! Солдаты! — Бийбола хлестнул себя прутом и умчался в верхний конец аула. И тут же из ворот, куда скрылась женщина, выбежал босоногий мальчишка, Шустро помчался с горы к полям. Издалека крикнул:

— Беги, Исмаил! Мастах вернулся! Маста-а-ах!

— От своей земли мне бежать некуда! Ну, хорошие! Пошли-пошли! Успеть бы первую борозду проложить!

Базалай, сын Базалая, переглянулся с Кичи-Калайчи, и друзья поняли друг друга: настала пора воевать за землю. Они перебежали дорогу и укрылись в расщелине скалы.

Базалай, сын Базалая, первым увидел всадника в белой черкеске, толкнул в бок лудильщика:

- Узнаешь?

— Откуда? По лудильному делу я с ним не встречался.

— Зато он, сын Мастаха, столкнулся с твоим учеником. Он убил нашего Салиха.

— Кто?! Он — убийца Салиха Кубталана?

— Не веришь мне, поверь часам комиссара. Этот Мастах снял часы вместе с серебряной цепочкой!

— Раненого обобрал? Он не должен жить! — Кичи-Калайчи вскинул маузер. Базалай остановил друга:

— Не пори горячку! Не мы за ними гонимся, они к нам скачут, под пули летят.

Солдаты, обтекая на конях поля, стали сгонять пахарей на дорогу. Один Исмаил продолжал упрямо понукать быков, прокладывая первую борозду. Мастах послал коня через изгородь, на скаку ударил Исмаила илетью. Тот изловчился и сдернул всадника с коня, вдавил его в борозду. Мастах уперся наганом в грудь Исмаила, выстрелил; свалив с себя обмякшее тело, двумя выстрелами добил раненого. Хотел убрать наган за пояс — не успел. Взмахнул руками, пытаясь ухватить поводья коня, — и рухнул рядом с Исмаилом.

Вторым выстрелом Кичи-Калайчи снял верхового солдата, спешившего на помощь Мастаху.

Базалай, сын Базалая, бил с расчетом, чтоб не поранить лошадей. Люди аула кинулись на кладбище, укрываясь за каменными надгробьями. Безоружные, они могли только молить аллаха сохранить жизнь своим защитникам: Кичи-Калайчи и Базалаю, сыну Базалая.

Отсекая двух оставшихся на поле солдат, Базалай, сын Базалая, слишком высунулся из-за укрытия, Цвиркнула солдатская пуля, а вторая бесшумно продырявила ветхую папаху горца. Выпал из руки харбукский пистолет…

Когда поднялись над могилами Исмаила, сына Бахмуда, и кузнеца Базалая, сына Базалая, глинистые холмы свежей земли, у Кичи-Калайчи не осталось ни одного патрона для прощального залпа. Тогда лудильщик вышел на поле, встал за плуг и довел до конца борозду, начатую Исмаилом. Говорят, жители аула и по сей день зовут этот клочок земли «Поле Кичи-Калайчи». Это имя родилось весной девятнадцатого года, когда до полной победы Советской власти в горах оставалось еще много-много месяцев, дней и недель.

Родник под аркадой

1

Древний и очень добрый обычай бытует в горах. Если сбудется задуманное, горец клянется в душе или перебросить мост через реку на оживленном месте, или восстановить где-нибудь в ущелье разрушенную мельницу, или же построить родник у дороги, или навес над ним в виде арки. Право, прекрасный обычай, и потому священный. «Добро, — говорят горцы, — надо орошать, чтоб всходы его были еще более добрыми».

Этот обычай не устарел, он существует и в наше время. Один клянется в душе: вот найдет моя дочь счастье со своим избранником, и я посажу плодовое дерево на перекрестке, другой твердит — если «защита» у сына пройдет успешно, построю беседку на горном перевале для путников.

Разные люди — разные желания и надежды. Гончар заявляет, что если обжиг пройдет благополучно, то обновит черепицу на крыше соседа, а мастер-златокузнец уверяет, что если этот браслет понравится невесте, то он украсит каменными бордюрами верхний этаж старинной башни. Хороший обычай, добрый обычай, достойный всяческой хвалы обычай.