В ту сторону

Палата, крашенная серой масляной краской, желтый кафельный пол, катетеры, склянки с испражнениями — смотреть было особенно не на что, но Татарников не скучал. Он лежал на спине с закрытыми глазами, прислушивался к боли в животе. Странно, что это простое занятие составляло теперь содержание дней, и ему не казалось, что время уходит впустую.

Иногда он беседовал с соседями — то есть с Витей и Вовой-гинекологом из палаты напротив. Вова был больным, как прочие, но профессия врача давала ему особый статус — ему дозволялось ходить из палаты в палату и носить гражданское платье. Рядовые пациенты кутались в байковые халаты чернильного цвета, а Вова щеголял в толстом норвежском свитере с пестрым рисунком, элегантных тренировочных штанах и длинных полосатых носках. Вова частенько заходил к соседям, располагался на пустующей койке, закидывал ноги в полосатых носках из собачьей шерсти на спинку кровати. Полосатые носки связала Вове жена, и разговор порой касался выбора спутницы жизни, выбора, как явствовало из носков и гастрономических посылок, вполне удачного. Вот старший брат Вовы совершил ошибку, женился скверно — и всю жизнь расплачивается. Вова подробно пересказывал свои диалоги с обездоленным братом — как тот сетует на судьбу.

— А не надо жаловаться. Сам виноват, — и Вова шевелил пальцами ног, отчего полоски на носках ходили волнами.

Вова листал журналы GQ и свежую прессу и, начитавшись вволю, делился политическими новостями с соседями. Татарников слушал рассеянно, а Витя реагировал живо, с непосредственностью провинциала. Витя полагал, что министры обманывают президента, но вскоре тот дознается до правды (тому есть свидетельства) и тут же проучит казнокрадов.

— Вот они когда все вспомнят! — злорадно говорил Витя и потирал руки. — Постучат к ним в дверь и скажут: а ворованное где? Тут им каждую копеечку, что у меня украли, припомнят. Сочтемся, граждане, посчитаемся. Чего там еще пишут, Вовчик? Куда он, говоришь, поехал?

На поездку министра в Пекин Витя отозвался так:

— Ишь ты, в Пекин! Разлетался! Дома жрать людям нечего, а он в Пекин. Ждали тебя там! Нужен ты там больно! Без тебя не обойдутся! В Пекин поехал, касатик! — и прочее, в том же духе.

Характерно, что простой информации о встрече в верхах, о визите госсекретаря Америки, о выступлении премьера в Давосе, о полете министра в Пекин — хватало Вите на день, и он не раз и не два возвращался к данной теме.

— В Пекин он поехал! Скажите, пожалуйста! А у народа ты спросил? Туда один билет, может, тысячу рублей стоит! Ты лучше ребятишкам молока купи! Поехал, вишь ты! В Пекин! А в Рязань не хочешь? В колхоз «Красный луч»? В Пекин он полетел! — и так далее.

Вова-гинеколог вразумлял Витю как мог, призывал на подмогу Татарникова, чтобы втолковать Вите, как устроена демократическая власть, почему у министров столько привилегий, зачем нужны выборы. Говорил в основном Вова, иногда прибегая к авторитету историка.

— Вот ты скажи, Сергей, свободные у нас выборы или нет? — горячился Вова. — Скажи этому рязанскому гражданину!

— Так я и сам не знаю, Вова, — мягко говорил Татарников, — свободные выборы, значит?

— А что, не видно? Не заметно, что свободные? — Вова багровел и энергично шевелил пальцами ног. — Раньше ты, Витя, права голоса даже не имел, понял? А теперь сам хозяин своей судьбы! Кого захочешь, того и выберешь в правительство!

Но Витя был к доводам глух. Он бранными словами аттестовал министерства и ведомства, а некоторых политических деятелей именовал «мандавошками». Унизительный этот термин применительно к лучшим людям отчизны шокировал Вову. Солидный значительный мужчина в дорогом костюме, весьма богатый, вершащий судьбы страны, нисколько не походил (так, во всяком случае, считал Вова) на лобковую вошь.

— Что?! — кричал Вова. — Председатель Центробанка Кучкин? Министр труда Загибулин?

— Мандавошка, — непреклонно говорил Витя.

Вова-гинеколог пробовал найти аргументы, он обращался к таким незыблемым авторитетам, как председатель Международного валютного фонда, спикер парламента, лидер консервативной партии, — но для Вити авторитетов не существовало вообще.

Витя был несведущ в политике, он даже отказывался признавать тот простой факт, что в российской власти понятия «президент» и «премьер-министр» уже давно взаимозаменяемы и не выражают реальности управления. Витя придерживался буквальных представлений о том, что верховная власть дана от Бога, а министерские посты достаются людям алчным.

— У тебя монархическое сознание, Витя, — говорил ему Татарников.

— Ты меня, Сергей Ильич, не путай. Президент, он и есть президент. А остальные крадут.

— Не крадут! — кричал с досадой Вова-гинеколог. — Не крадут, а рационально используют бюджет! Министр Толкачев все объяснил!

— Мандавошка, — отвечал Витя.

Старик в дебатах участия не принимал, лежал неподвижно и лишь один раз обратился к Татарникову.

— Воевал? — спросил старик, и Татарников понял, что выглядит он не особенно свежим. Родился он через пять лет после войны.

— Не пришлось, — ответил он.