В тумане

— Восемь ртов у «Японского зятя», — отвечает за него Иван Акимыч, — в деревне-то мал мала меньше… Ой, и тошна ему дорога…

Так как «Японский зять» остался в душе моряком на всю жизнь, то его не удовлетворяют волжские порядки, и за это матросы его недолюбливают: «что у нас: во флоте, что ль?..» Но он не любит потакать и не отвечает на эти «пустые слова»…

Русский матрос редко когда знает, где он плавал: конечно, он помнит важнейшие пункты — Сингапур, Нагасаки, Сандвичевы острова, Шанхай… Но чужой мир мало оставляет ему впечатлений. Так и «Японский зять»… Бывало, разговоришься с ним: «Дерева там невиданные, — вспоминает он, — китайцы с косой, ровно бабы, ходят… а ничего, народ обходительный, работящий… вот и японцы тоже… А ещё плыли мы, плыли: по обеим сторонам горы, да горы, а течение-то быстрое, и на горах снег… И стужа там стоит, да ветра?… Самое дикое место»… Вероятно, это он рассказывал про грозный Магелланов пролив…

III

Небо быстро начало светлеть… Звёзды точно гаснут одна за другой… Вдали, за Каптарской воложкой, виднеется что-то белое: это туман бесформенными массами заволакивает Волгу.

— Не иначе как стоять нам, — говорит Иван Акимыч.

— Незадача, братец ты мой, — поддакивает Яков.

Незадача общая усугубляется для этой вахты тем, что ей бы сменяться через час, а тут вот стой, да сколько простоишь — Богу известно! И сон, и отдых отсрочиваются на целые часы!

Пароход идёт близко к берегу: воложка узкая. Слева — крутой берег, поросший густым лесом, на нём постройки завода, справа — остров… Вот и место, где затонула несчастная «Вятка» благодаря халатности путейского надзора… Песка не видно: над ним лёг туман точно белый саван, скрывший и берег и Волгу.

— Тошна дорога! — говорит Иван Акимыч.

Проходит несколько минут. Повернув вправо к выходу из воложки, пароход вступает в полосу тумана. Сперва ещё можно различить неясные очертания левого берега да огни бакенов, светящие точно сквозь полотно.

Раздаются два «предупредительных» свистка. «Тихий ход!» — летит команда в машину.

Пароход начинает идти медленней, точно ощупью пробирается он вперёд.

— Намётку надо, — говорит себе в бороду «Японский зять».

По сигналу выбегает «на верх» матрос и идёт к носу. «Не маячит! — слышен его крик… — Не маячит»…

— Яков, как можно гляди где столб, — приказывает Иван Акимыч, — как столб — так корму по нём поставим…

— Авось, дальше-то нет тумана, — выражает неуверенную надежду Яков, — только бы это место пройтить…

— Дожидайся, — бесстрастно замечает «Японский зять», — нет, брат, видно люди за тебя поспят…

Предупредительные свистки быстро следуют один за другим. Далеко ли, близко ли — в тумане звук не верен — глухо раздаются ответные свистки, пароходов, также попавших в «туман».

— Это Волжский, а другой Булычёв, аль Якимовский, — говорит «Японский зять», прислушиваясь, — где-то «Анюта» наша застряла?..

— Сюда же придёт, — резонно замечает Иван Акимыч про нашего «попутчика», пароход другой компании, с которым нам тягаться не под силу.

Туман становится гуще: точно молоко разлито в воздухе. В десяти шагах ничего не видать. Лёгкой дымкой ползёт туман подле парохода, тонкими струйками забирается даже к нам на верх и «курится» по палубе. Дышишь чем-то влажным, влажное украдкой забирается за воротник. Вверху небо совсем светлое. На востоке, где уже, верно, встало солнце, на том месте, где ему надо быть — красноватое расплывшееся пятно. «Восемь… восемь», — возглашает намётчик. Пароход подвигается вперёд самым тихим ходом… Густые звуки свистков теряются, точно тонут в сплошном тумане.

IV

Я посылаю разбудить капитана, только на рассвете сменившегося: ему принадлежит право на «почёт» вахты в тумане. Он выходит через минуту, внушительный и серьёзный, пожимаясь от утреннего холода после тёплой каюты. Окинув опытным взглядом старого волгаря окрестность, закутанную в белое покрывало, он соображает несколько мгновений.

— Столб видели? — спрашивает он.

— Видали… Так корму по нём и поставили, — отвечает Иван Акимович.

— Пожалуй, снесло вправо, — замечает капитан.

— Всё может быть… А надо полагать, мы у верхнего красного бакена теперь.

— Семь… Семь с половина-ай! Семь!.. — раздаётся в это время с носа.

— Стоп! — командует капитан.

Пароход по инерции продолжает медленно двигаться.

— Семь с половина-ай, шесть… пять с половина-ай!.. — кричит намётчик.

— Якорь готов? — раздаётся зычный окрик капитана.

— Готов! — отвечает через мгновение матрос с носу.

Пароход в эту минуту останавливается совсем.

— Отдай якорь! — громко кричит капитан.

Тяжёлый якорь полетел в воду, разбрасывая брызги. За ним, с грохотом и лязгом вырывается якорная цепь. Пароход, проплыв несколько секунд назад, останавливается и немного заворачивает корму.

— Держит! — замечает Иван Акимович.

Капитан, оглядев внимательным взором доступное нам пространство и убедившись, что и другие пароходы стоят на якорях и нам неопасны, спускается вниз и велит подать самовар; ему не спать до тех пор, пока солнце не разгонит своими мощными лучами докучный туман.

Мы остаёмся «вахтить»…

V