— Ну хорошо! — сдался он. — Я не уйду... Только потом не пеняй на меня. Придётся ждать...
— Буду, только люби меня...
Обрадованная Любуша припала головкой к высокой груди возлюбленного. Тот с восторгом, ясно светившимся в его голубых глазах, смотрел на неё, не находя слов для выражения чувств. Это молчание влюблённых было красноречивее самых пылких слов. И зачем слова? Их глаза ясно выражали чувства, волновавшие сердца, и они без слов понимали друг друга...
Наконец влюблённым настала пора расставаться. День уже начинал клониться к вечеру. Ещё поцелуй, ещё клятва во взаимной вечной любви, и Любуша повернула свой челнок назад...
Долго-долго, пока совсем не стих в отдалении плеск воды под веслом, смотрел ей вслед Святогор.
Наконец и он погнал свой чёлн в другую сторону.
Когда он скрылся из виду, прибрежные кустарники раздвинулись, и среди них показалось искажённое обидой и злобой лицо Вадима.
— Так вот на кого она меня сменяла! — шептали его обескровленные губы. — Так нет же! Не бывать этому! Мне она достанется... и никому более!
Сердце томится тоскою,
С милой рассталися мы...
Тысячу лет тому назад люди были далеко не те, что теперь. Могучие дети природы выглядели богатырями сравнительно с теперешними слабыми, изнеженными, изнервничавшимися потомками. В то время, когда суровая природа являлась воспитательницей человека, юноши, молодые люди были все на подбор — молодец к молодцу богатыри.
Святогора мы видим одним из типичных представителей славянского племени.
По происхождению своему он принадлежал к знатному приильменскому роду, переселившемуся в Новгород, осевшему там и давшему великому центру северной славянщины такого видного и мудрого правителя, каким был Гостомысл, посадник новгородский в то время.
Святогор приходился ему племянником.
Мало помнил он своего отца. С самого раннего детства находился Святогор вместе с двумя малолетними братьями на попечении Гостомысла, нежно любившего своих племянников.
Помнил Святогор, что отец его то появлялся в землях приильменских, то вновь исчезал неизвестно куда. Слыхал мальчик, что он ходит за моря служить у гордых греков и варягов, и только тоска по родине время от времени заставляла его возвращаться в родные места.
Говорили, что не совсем безопасно Святогорову отцу показываться на Ильмене — были у него какие-то старые счёты со старейшиной могучего приильменского рода, Володиславом, но какие — этого никто не знал...
Только однажды отец, позвав юношу-сына в дремучий лес, заставил его поклясться в вечной ненависти к Володиславову роду.
Юноша не понимал, за что он должен ненавидеть этих родичей, но клятву страшную — клятву Перуном — всё-таки дал.
Дать-то дал, а ненавидеть не мог... Не нашлось сил в его сердце возбудить ненависть к тем, среди кого жила Любуша...
Он ни слова не сказал о своей любви отцу, а когда вскоре пришло известие о смерти последнего, даже решил, что теперь он свободен от своей клятвы, и Перун не может мешать ему любить красавицу.
Но умер отец Святогора — остался дядя Гостомысл.
Он не был в прямой открытой ссоре с Володиславом. С первого взгляда даже казалось, что мир и полное согласие царят между приильменским старейшиной и новгородским посадником. Но это только казалось.
Гостомысл ненавидел Володислава, и Володислав платил ему тем же. Новгородский посадник видел в приильменском старейшине крупного и могучего владыку, которому беспрекословно повиновался обширный род и к которому милостивы были жрецы...
А в это время Гостомысл задумал важное, серьёзное дело и не в его интересах было оставлять на Ильмене могучих владык...
Великое дело задумывал новгородский посадник, и только много-много лет спустя удалось ему привести это дело к страстно желаемому завершению...
Святогор не жил со смерти отца с дядей. Душны ему казались хотя и роскошные, да всё-таки тесные для широкой богатырской натуры палаты новгородского старейшины. Стремился он на волю, на простор — туда, где на Варяжке осели свободные молодцы, порвавшие всякие узы со своими родами.
Да на Ильмене Святогор всё-таки и к своей Любуше был поближе...
Когда-то удастся пробраться из Новгорода на берег великого озера славянского, а с Варяжки уходи, никто не спросит, куда и зачем пошёл.
Пристав к ильменским варягам, Святогор всё-таки не прервал связи с Гостомыслом, воспитывавшим его братьев. Изредка он бывал в Новгороде, беседовал с дядей, искренне любившим его, но всё-таки, даже в пылу важных бесед, так и тянуло его на берег Варяжки, к вольным, как птицы, товарищам...
Только вот сам он не был так волен, как птицы.
Ватага за ватагой молодцов уходили по Волхову за Нево, в суровую Скандинавию, где многих из них ожидала жизнь полная приключений, славная смерть в бою, и никак уходившие не могли сманить с собой Святогора.
Любовь незримыми, но прочными цепями приковала молодца к берегам ильменским.