В тупике

— Но вот те же ее родственники… Ведь им всякое может прийти в голову, разве нет? Женщина старая, может, у нее были какие-нибудь сбережения, а дочь знала о них… Начнут, не дай бог, таскать вас… Так что вам же лучше…

В конце концов тело старой Соны все же увезли.

Они с Фаридой, провожая машину, вышли на улицу, долго смотрели вслед «Скорой помощи». А когда вернулись, им показалось, что двор словно бы опустел. От флигелька старой Соны несло печалью. Дверь в него была открыта, Кафар нашел ключ, запер на всякий случай дом и протянул ключ Фариде. Но Фарида его не взяла.

— Зачем он мне?

— Убери, потом отдадим дочери. Ты, кстати, знаешь, где она живет?

— Н-нет, не знаю… Хотя адрес у меня где-то записан. Постой, постой, там же должен быть и телефон. Был случай, она однажды сильно заболела, попросила меня позвонить…

Они поднялись наверх. Фарида перерыла весь дом и наконец отыскала номер телефона — он был записан на обложке одного из журналов мод. Кафар яошел сообщить дочери Соны печальную новость.

В тот день Фарида с Кафаром уснули поздно. Они долго еще сидели друг против друга, молча пили чай. Наконец Кафар не выдержал.

— Все хочу у тебя спросить, да каждый раз что-то мешает… Что, старая Сона и в самом деле завещала похоронить ее в Нардаране?

— Конечно, — удивилась Фарида. — Перед смертью, когда ты побежал за врачами, она мне и сказала.

— Я знаю, почему она хотела, чтобы ее похоронили именно там.

— Знаешь? Откуда?

— Вообще-то она мне про это давно говорила. Чуть не каждый раз, как я заходил к ней, говорила: скажи дочке, чтоб обязательно меня в Нардаране похоронили.

— Интересно, а почему именно там?

— Да ведь они нардаранцы. И ее родители оттуда, и вся родня. А что она тебе еще успела сказать? Или ничего?

— Еще? А говорила, что видела ночью во сне сына. Сказала, а сама повела глазами на тутовое дерево, на свой флигель. И так, знаешь, грустно посмотрела, что у меня аж сердце чуть не разорвалось. Правда, правда. Ни разу в жизни не видела такой грусти в глазах ни у кого. До сих пор эти глаза забыть не могу.

— Да… старая Сона… Хорошим она была человеком.

Фарида вздрогнула: так вдруг перекликнулись слова мужа с последними словами старой Соны. А последнее, что она сказала Фариде, было: «Не мучай Кафара, Фарида! Он ведь очень хороший человек, у него такое чуткое сердце, а ты…» Да, сердце у него чувствительное, больше, чем надо бы мужчине… И вдруг она вспомнила, как они искали лекарство для старой Соны.

— Слушай, а откуда у тебя взялись сердечные капли?

— Какие капли?

— Ну, которые ты давал старой Соне.

— Это мои.

— Твои? У тебя что, сердце болит?

— Да так… Иногда.

— А почему ты до сих пор ничего не говорил мне?!

— А зачем? Зачем я еще тебя буду расстраивать, какой смысл?

И вдруг Фариде бросилось в глаза, что виски у Кафара уже совсем седые. Она вздохнула.

— Да-а… и мы тоже стареем… Идем-ка спать, ведь завтра с утра на работу. Оба сегодня устали… Знаешь, у меня даже колени ноют.

— Еще бы! Столько простояла на кладбище — вот и ноют.

— Царствие небесное старой Соне, но все-таки эти моллы ужасно долго молятся, верно?

Кафар ничего не ответил ей. Он и впрямь очень устал за сегодняшний день; к тому же его еще на кладбище начал бить такой озноб, как будто на дворе был не май месяц, а глубокая холодная осень.

Они легли, но долго почему-то оба никак не могли заснуть. То ли думали о смерти, то ли о старой Соне; лежали молча, не в силах заговорить друг с другом… Кафар думал о старой Соне, и вспоминалась ему почти такая же старенькая мама. Почему-то пришла в голову страшная мысль о маминой смерти, о том, что и она вот так же может умереть в одиночестве, а они, ее дети, узнают об этом время спустя, и ни один из них не услышит ее последних заветов. Чтобы отогнать эти жуткие мысли, он обнял Фариду — все-таки близкий, такой теплый человек… Фарида даже не шевельнулась — чувствовала, видно, чем вызвана его ласка. Но все-таки то, что Кафар был рядом, обнимал ее, принесло Фариде какое-то облегчение: ведь и ее душа была сейчас объята кошмаром — она никак не могла забыть полные печали глаза старой Соны…

Второе событие произошло три дня спустя. Их посетил представитель жилищного управления, который ругался на чем свет стоит и заявил, что делает им последнее официальное предупреждение: чуть ли не сегодня же они должны собраться и переехать, потому что уже завтра сюда пригонят машины, начнут сносить их квартал.

Так оно и получилось: уже на следующий день приехали рабочие из жилуправления, прибыл бульдозер, и дома, которые бог знает в каком веке, кем и за сколько лет были построены, начали сносить. Добрались и до их двора — пришли рабочие, спилили тутовое дерево, а потом бульдозер еще полдня выковыривал пень. Оказалось, за время своей жизни тутовое дерево пустило такие корни, что они потянули за собой чуть ли не весь асфальт во дворе.

А восьмого мая они переехали. В тот самый, уже знакомый нам дом в одном из тупиков Ичери шехер…