В тупике

— Боже сохрани! Однажды меня вызвали в жандармский участок, и Лайош Береш, тамошний вахмистр, грубо и напрямик мне объявил, чтобы я не смела больше работать у Кочишне. «Чтобы ноги твоей там больше не было, слышишь?» — рявкнул он. «Но почему же?» — спросила я. «И ты еще спрашиваешь, мразь, жулье? Все вы там коммунисты, все до одного!» — заорал он и толкнул меня к двери. Я уже была на пороге, когда он добавил: «Если узнаю, что ты заходила к Кочишне, посажу за решетку, помни».

— И как же вы поступили?

— Плакала до самого дома. Вечером рассказала обо всем мужу. Он старался меня успокоить, но напрасно. Меня больше всего обидело то, что жандарм назвал меня жульем. А я никогда, ни разу в жизни не взяла чужого.

— Что произошло потом, после этого?

— Месяца полтора спустя, в августе 1944 года убили моего мужа. Я совсем потеряла голову, только плакала и дрожала от страха за сына. Но нашлись люди, которые не оставили нас в беде. Прошло несколько дней, когда поздно вечером, около одиннадцати, кто-то постучал нам в окно. У меня чуть ноги не отнялись. «Кто там?» — спрашиваю. Отвечает мужской голос, негромко так, спокойно: «Я принес вам маленькую посылочку от госпожи Кочишне». Я накинула на себя платье, открыла дверь. На пороге стоял незнакомый мужчина с большим пакетом в руках. «Это вам и вашему сынишке. Кушайте на здоровье», — сказал он и тут же ушел, скрывшись в темноте. В пакете был картофель, два литра подсолнечного масла, мука, шпиг.

— Кто был этот незнакомец?

— Я увидела его снова только в трибунале, когда жандармов судили, и тотчас узнала. А до этого никогда не встречала. Сейчас он живет в соседнем селе. Говорят, будто он из коммунистов.

— Как его имя?

— Шандор Барта, железнодорожный обходчик. С тех пор он иногда к нам заходит, всегда спрашивает, не нужна ли какая помощь. Мне часто приходит на ум, что моего мужа убили те же люди, что и его отца. За то, что старик был бойцом Красной армии в девятнадцатом году.

— Скажите, уважаемая Багине, что за человек была Кочишне?

— Она часто меня расспрашивала о жизни, о людях, обо всем. Особенно интересовалась, как живут такие, как мы, бедняки. Очень любила детей бедных родителей, жалела, помогала, чем могла. На рождество, бывало, покупала им много подарков, одежду, платье, пряники, конфеты. Поначалу вела себя сдержанно, а потом, когда узнала, что мой тесть был красноармейцем, стала откровеннее. Сердечная была женщина, очень.

Однажды вечером, когда все гости уже поужинали и разошлись, хозяйка позвала меня к себе в кабинет, он помещался в бельэтаже. Взглянув на часы — было около половины десятого, — она дала мне в руки половую щетку и вывела в коридор. «Будь около двери, вот здесь, и делай вид, будто подметаешь лестницу». Сама она вернулась в кабинет, заперла дверь, и я слышала, опустила жалюзи на окнах. Перед этим она сказала: «Вся надежда на тебя, милая. Если кто-нибудь появится в холле и направится к лестнице, кто бы он ни был, все равно, сейчас же подойди к моей двери и тихонько постучи. Четыре раза, вот так». Я сделала все, как она приказала. Подметаю, а сама гляжу во все глаза. А Кочишне у себя в кабинете как будто по телефону разговаривает на иностранном языке, ничего я не поняла. Потом, видимо, на пишущей машинке стучать начала, быстро-быстро, но с перерывами. Минут через двадцать она отперла дверь и вышла. «Никто не приходил?» — спрашивает. «Ни единой души, ваша милость», — ответила я. Лицо у нее стало вдруг строгим. «О том, что сейчас было, не говори никому. Никому ни слова, даже мужу».

— Кто из персонала, кроме вас, работал в пансионе Кочишне?

— Когда я ушла, боясь жандармов, хозяйка взяла себе другую кухарку.

— Как ее звали?

— Тереза. Фамилии не помню. Кроме нее, сменилось несколько горничных, одни уходили, другие приходили. В тот же день, когда на кухню пришла Тереза, в пансионе появилась и новая горничная. Смазливая такая девица с пепельными волосами, голубоглазая. Имя у нее было какое-то чудное, не наше… не то Хелена, не то Хельга… Немцы возле нее так и увивались, она свободно говорила на их языке.

— Что вы знаете о гибели Кочишне?

— Весть о ее ужасной смерти ошеломила всех. Мы, жители поселка, очень ее жалели. Жандармы, прибывшие на место происшествия, обнаружили еще и кухарку Терезу, связанную, с заткнутым тряпкой ртом. Но никакого следствия они не проводили, никого не допрашивали, а труп Кочишне поскорее упрятали в гроб, отвезли на кладбище и тайком похоронили. Так, что никто об этом не знал. Только после освобождения на ее могиле поставили красивый памятник.

— Да, мы его видели. Прошу вас, если вы припомните еще что-нибудь о вашей бывшей хозяйке, немедленно дайте нам знать.

Мы поднялись и уже собрались было уходить, как вдруг Багине всплеснула руками.

— Подождите минутку! Я совсем забыла, ведь у меня есть кое-что.

Багине торопливо прошла в соседнюю комнату и через минуту вернулась, держа в руках небольшой, аккуратно обвязанный шнурком сверток.

— Вот, пожалуйста, — сказала она и положила сверток передо мной на стол.

— Что это?

— Бумаги вдовы Кочишне.

— Как они попали к вам?