В тупике

— Ну и напрасно. Очень напрасно. Сама виновата. Да мужчины такой народ — если видят, что женщина от них ничего не требует, тут же и успокаиваются.

Фарида протянула платье заказчице: «Наденьте, посмотрим, хорошо ли».

Гемер-ханум в одном белье подошла к зеркалу. На ней и комбинация была необыкновенная — очень красивая, телесного цвета, вырез отделан тонким кружевом. Заметив, что Фарида с восхищением смотрит на эту комбинацию, толстуха похвастала:

— Это мы в прошлом году в Италии купили. Поехали с мужем погулять. Я так: не реже, чем в два года раз, или с мужем, или одна езжу за границу. — Она игриво ущипнула Фариду. — Знаешь, есть свое удовольствие в поездках в одиночку. Новые города, новые люди, красивые мужчины, юноши… — Она снова ущипнула Фариду. — Ведь не буду же я всю жизнь гнить рядом с мужем, в бакинской жаре, в этой вони! Хочешь, этой осенью и тебе путевку устроим? У мужа есть один знакомый, куда захотим, туда и сделает.

Фарида только вздохнула.

— Где уж мне такое счастье…

Кафар сидел напротив зеркала, в нем он видел свое усталое, морщинистое лицо, опущенные плечи… Ему вдруг страшно захотелось выйти и прогнать эту самую Гемер-ханум ко всем чертям, крикнуть ей: «А ну, забирай свои тряпки и убирайся, и чтобы ноги твоей больше в нашем доме не было!»

Он даже встал, заглянул в окно на веранду, но увидев, что Гемер-ханум все еще в одном белье, быстро отошел в глубь комнаты, прикрикнул на Чимназ:

— Ну, что ты сидишь, глазами хлопаешь? Давай решай задачу! Или я вместо тебя учиться буду?

Чимназ послушно уткнулась в тетрадь.

Гемер-ханум осталась довольна своим новым платьем. «До чего ж красивое платье, — все говорила она. — А самое главное — тело плотно облегает. Ненавижу все эти висящие балахоны — как будто тебя в мешок сунули. Никто даже и не оглянется, когда по улице идешь. Д если в таком вот, — ни один мужик глаз оторвать не может от женщины вроде нас с тобой. Смотри: грудь вперед, талия тонкая, а вот здесь — на этот раз она ущипнула Фариду за бедро, — все колышется, словно бараний курдюк. Я и дома стараюсь так одеваться. Молодец, отлично скроила. Когда рукава вошьешь?»

Фариде уже изрядно надоели все эти самодовольные разговоры, советы, поучения, она слушала Гемер-ханум, а сама думала, что та рассуждает, как самая настоящая потаскуха, да еще и хвастается этим… Толстуха спросила еще раз:

— Так когда закончишь?

— Послезавтра можно будет забирать, — неохотно ответила Фарида.

— Ничего, ничего, милая, я не тороплюсь. Честно говоря, платьев у меня хватает. Просто очень уж мне этот материал понравился.

— Да, материал красивый. В первый раз такой вижу.

— Привезли из Японии. Муж у спекулянта кун пил…

Наконец Гемер-ханум ушла. В доме долго еще стоял запах французских духов…

В тот же вечер, когда дети легли спать, Фарида порылась в шкафу и вытащила свое старое шерстяное платье, очень ее когда-то красившее — она делалась в нем еще моложе, талия казалась тоньше… Кафар, бывало, не мог отвести глаз, если она была в этом платье. «Когда мы вдвоем, — говорил он, — всегда надевай это платье, ладно?» И она частенько надевала его по вечерам, возвращаясь с работы…

Не удержавшись, Фарида надела старое платье и сейчас. Она то подходила к зеркалу, то отходила от него, и на лице Кафара появилась улыбка: хоть и состарилось платье, хоть и стало оно узким, но, как прежде, шло Фариде; казалось, она словно вновь помолодела… Фарида купила его вскоре после того, как они поженились. Когда, в первый раз надев его, прошлась перед Кафаром и спросила: «Идет мне?», — он ответил: «Просто великолепно! Ты в нем похожа на хрустальный сосуд…» Эти слова так понравились ей, что она долго еще заставляла повторять их: «На что, на что, ты говорил, я похожа?»

Вот и теперь, надев красное платье, Фарида вся расцвела, как и раньше, казалось, улетучилась куда-то вся ее усталость. И Кафар — тоже почувствовал себя помолодевшим, таким, как раньше, только почему-то никак не выходила у него из головы утренняя заказчица, ее рассуждения. Чувствуя накатывающуюся злость, он спросил как можно спокойнее:

— С чего это ты вдруг про него вспомнила? — Кафар старался сдерживаться, но голос все равно выдавал его. — У тебя же полно новых…

— А надену-ка я его завтра на работу. Что-то так захотелось походить в нем…

Кафар чуть не закричал на жену: «С чего это ты посреди лета влезаешь в шерстяное платье, которое к тому же на тебе трещит? Чтобы на тебя пялились, да?» Но удержался, чувствуя: если скажет эти слова — что-то навсегда рухнет, изменится в их отношениях.

— Ты разве не видишь, каким оно стало старым? Совсем тебе мало, выгорело…

— Да я же шучу. — Фарида вдруг словно очнулась. И тоже, видно, вспомнив разговоры заказчицы про облегающие платья, покраснела ярче своего платья и поцеловала Кафара. — Шучу, не понимаешь разве? Для тебя надела. Так хочется вспомнить те годы… Что, нельзя? Ты разве не хочешь вспомнить те годы?

— Хочу. — Кафар, уже успокоившись, улыбнулся ей. — Почему не хочу? При мне можешь надевать его, когда захочешь…