В тупике сбывшихся желаний

Недавно он познакомился с Шурасиком при удивительных обстоятельствах. Колян нёс сквозь метель, впивавшуюся в лицо противностью острых льдинок, бутылку беленькой, прижимая к сердцу, как самое дорогое в настоящий момент, чтобы превратить обычный день в праздник. Уже неподалёку от забытой строителями трубы, давно ставшей родным домом, поскользнувшись на нечищеном тротуаре, упал в сугроб и нащупал там нечто тепловатое и ворчащее. Первой мыслью было: «Ба-а! Да не жмур ли?» Коля, засунув пойло в просторный карман пуховика, из которого вечно лезли перья, откопал человека. Незнакомец дышал, но губы посинели. Колян сгрёб бедолагу и потащил к себе. Незнакомец с трудом разлепил веки, на улице они успели примёрзнуть друг к другу, а теперь оттаяли. Хозяин трубы протянул спасенному от стужи бутылку, и тот сделал спасительный глоток.

Но не выдержав, Колян вырвал бутылку и приложился сам от души. Так бы и играли в молчанку, если бы Коля не сверкнул осоловевшими глазами и не спросил: «Жрать будешь?» На такой странный вопрос обычно в ответ чавкают губами, что и сделал молчаливый собеседник, ощерившись беззубыми деснами. Колян нашёл на днях на помойке старый примус, вот и обрадовался случаю использовать; сварил пельмени, слипшиеся в один белёсый комок, но ему было всё равно, главное, что горячее.

— Это… спасибо… — просипел гость.

— Не за что.

— Меня Шурасиком зовут.

— Колян.

Хозяин протянул гостю чуть подрагивающую ладонь, тот высунул свою, грязную, точно он опускал её в банку с гуталином. А может, так и было. Хотя и говорят, что первое впечатление часто обманчиво.

Другой рукой Шурасик стянул шапку, обнажив слипшиеся мочалом волосы.

— Чё гляделки вылупил?

— Ты патлатый, точно баба, — сказал Колян.

— Ишь, такой-разэдакий, умник нашёлся, в узнаванку играть вздумал, — буркнул Шурасик, сморкаясь в рукав. — А я и есть баба.

Колян поперхнулся и раскатисто закашлялся, по-козлиному пуча глаза. Когда смог отдышаться, чуть всхлипывая, с присвистом, то выдавил:

— Это… я вообще… ты не подумай чего… мне тут хрень не нужна… типа… — Колян замялся, подбирая слово.

— Наливай… Ты токмо молчи. Никому! Когда я на морозе загибалась, ты притащил сюды — вот и молодца, но, если чё, я ведь и похерить могу…

Она прищурила глаза, которые внезапно блеснули в свете мерцающей свечи. Хозяин не синхронно моргнул: сначала закрылось один глаз, а через мгновение его примеру последовал второй.

— Шоб я сдох! А вообще зуб даю… твой! Ха-ха! Я тоже был в девичестве бабой! — прыснул Колян. — Но теперь как-то неприлично вспоминать.

Шурасик загоготала вместе с ним, показывая беззубые дёсны.

С тех пор она временами появлялась в их дворе. Выпивала с Коляном и исчезала.

Однажды Анжела, возвращаясь домой, увидела её на лавочке перед третьим подъездом с банкой дешёвого пива, распространявшего характерное дрожжевое амбре, удачно дополняющее её родную вонь. Шура была замотана в нелепый некогда ярко-бирюзовый плащ с прожжённой спиной и подтёками сомнительного происхождения. Энжи гнусаво бросила:

— На помойку и то вещи приличнее выбрасывают. Хоть бы приоделись.

— А чё не так? — На лбу Шурасика собрались глубокие морщины. — Я отлично выгляжу!

Обвыкшись так, что уже не хотелось убежать под горячий душ, Анжела спросила:

— Говорят, вы были женщиной, это правда?

— Будешь слушать дураков, так тупицей и останешься.

Шурасику не хватало ещё потерять друзей по выпивке. И кто только эти слухи распространяет, порочащие его мужское самолюбие?

«Неужто Колян? Да нет, он кореш. Ничё так», — лениво думала она. Вот кому Шура была благодарна, так это одному доктору-доброхоту, который дал баночку и сказал смазывать щёки и кожу над верхней губой. С тех пор Шурасик стала гордиться несколькими выросшими пучками волос. Как-никак, а они выглядели словно остатки бороды, выдернутой недоброжелателями в жестокой схватке за картонную коробку от холодильника, в которой уютно весенней ночью. Открытый Шурасиком способ менять пол не был оригинальным. Он набирал популярность в среде бомжей. Да и приставать другие не будут.

Шурасик протянула руку в драной перчатке, намекая, что за дальнейшее приятное общение придётся заплатить. Анжела порылась, нашла мелочь. Многообещающе позвякивая, монетки скользнули в карман Шуры.

— Мало, ну да чёрт с тобой.

— Как вы так живёте?

— Нормально, — бомжиха задумалась и, пошамкав распухшими, точно от укусов пчёл, губами, добавила: — Как видишь, твоими молитвами, тупенькая. У меня обновка по части мебели. Матрас какой-то «дятел» выкинул, совсем годный, повезло — с одного боку только облёванный. Обмою с приятелями.

— Шурасик, ты меня извини, но я уже того… разучилась желания выполнять.

— Не беда! Я слышал: восстановили твой магазинчик.

— Да ты что? Откуда новость?

— Беги, сама увидишь!

Анжела бросилась трусцой в знакомом направлении. Шпильки-скороходы куда-то запропастились. Три квартала как не было — сердце колотилось кувалдой о рёбра. Действительно, новенькие окна в магазине на пятом этаже торгового центра сияли чистотой, а рядом с входом стоял осунувшийся за последний месяц директор с ножницами.