В твоем доме кто-то есть

– Потому что, судя по всему, твои родители были замечательными. – Макани вздрогнула, как только это сказала. Можно ли о них говорить? Хотя Олли первым их упомянул.

А теперь он кивал, соглашаясь.

Она поняла, что Олли оценил ее слова. Возможно, ему было тяжелее, когда люди из кожи вон лезли, чтобы избежать разговоров о них, притворяясь, словно их вообще никогда не существовало.

Макани часто притворялась, что ее родителей нет. По настоянию бабушки она звонила маме раз в неделю, а папе – раз в две. Они не знали, что здесь происходило, потому что до этого момента Макани и не думала им рассказывать. Большую часть разговора родители всегда жаловались друг на друга.

Олли помыл руки после собаки, вытащил два буррито из морозильника и протянул ей. Оба были с бобами и сыром.

– Одно или два?

Макани мечтала о тарелке горячего саймина[15], такого привычного дома, что его даже включили в меню многих ресторанов фастфуда. В Осборне такого было днем с огнем не сыскать. Но буррито сойдут. Лучше, чем готовить ужин с бабушкой.

– Одно, пожалуйста, – сказала она. – Спасибо.

Олли развернул их, подумал, потом достал себе еще одно. А затем отправил все три в микроволновку.

Почесывая Сквидварда за ушами, Макани разглядывала выцветшую фотографию на холодильнике. Родители Олли стояли на фоне гейзера Старый Служака, обнимались и улыбались, а над их головами разлетался фонтан горячих брызг. Отец Олли улыбался сдержанно, а мама казалась беззаботной.

Рядом висела фотография Олли с братом. Олли на снимке был уже достаточно взрослым, наверно, пошел в старшую школу. Его волосы были странного зеленого цвета, он морщился и смеялся, пока Крис насильно обнимал его. Макани гадала, были ли тогда еще живы их родители и кто сделал эту фотографию.

– Я пытался покрасить их в голубой. – Как всегда, Олли наблюдал за ней. – Вроде первое, чему учат в школе, – желтый и голубой дают зеленый, а я забыл.

– Ты похож на русалку. Печальную, рослую русалку.

Олли замер. Потом закрыл лицо руками, качая головой, словно не веря своим ушам:

– Это, наверное, худшее, что я слышал в свой адрес.

– Нет! – Макани взорвалась смехом, улыбаясь во весь рот. – То есть я правда так думаю. Но, клянусь, у меня есть фотографии и похуже.

– Требую доказательств.

– Хорошо. Когда в следующий раз будешь у меня дома, загляни под мою кровать.

Олли моргнул. А потом его брови поползли вверх, возможно, из-за упоминания кровати.

– Соревнования по плаванию в седьмом классе. – Макани вздрогнула, вспоминая плоскую грудь, неуклюжую фигуру и явно не добавлявший выразительности ее достоинствам купальник. – Просто тихий ужас.

Микроволновка запищала. Олли достал буррито, от которого шел пар, и взглянул на нее.

– Ты плаваешь?

Черт.

Она не могла поверить, что проговорилась. С семи лет она участвовала в соревнованиях, но об этом знала только бабушка. В Осборне не было команды по плаванию. А даже если бы и была, те дни прошли.

– Раньше плавала. – Она отвернулась. – Немного.

Ее взгляд остановился на коричневой папке для файлов, которая лежала на кухонном столе. Не нужно было ее открывать, чтобы понять, что внутри.

Олли проследил за ее взглядом.

– Видишь? Он почти что просит меня прочитать документы.

– Почему он не забрал ее с собой?

– Наверняка просто забыл. Все время так.

Папка была толстой.

– Разве хорошая память не важна для офицера полиции?

К счастью, Олли не обиделся.

– Вот почему они все записывают. У копов дофига бумажной работы. – Он пожал плечами. – На память все равно нельзя полагаться.

Макани хотела бы все забыть. Но даже в самые темные ночные часы ее память была безжалостна.

– Можешь посмотреть, если хочешь. – Голос Олли напрягся. – Там мало приятного.

Конечно же, она хотела посмотреть – из чистого любопытства, но когда она посмотрит, изменить это уже будет нельзя. Она все равно потянулась к папке и бесстрашно открыла ее. Там оказалось несколько бумаг и фотографий: девушка лежит на спине, правая рука свисает с кровати, шея исполосована пятью грубыми разрезами. Один символизирует рот, четыре других в виде крестиков – глаза.

Мертвые мультяшные глаза.

В представлении Макани об убийстве этот вырезанный на шее смайлик был аккуратным и точным, но в действительности оказался каким-то кровавым месивом. Голова девушки была очень сильно запрокинута, так что глаз Хэйли было не видно. Самый длинный порез был глубоким, кожа на шее висела, открывая страшную рваную рану. Ее волосы, одежда и простыни, казалось, пропитаны таким количеством крови, что даже мяснику стало бы дурно. Макани закрыла папку дрожащей рукой.

– Ужасно, правда? – сказал Олли.

Это было не просто ужасно. Это было бесчеловечно.

Настоящее мертвое тело отличалось от тех, что показывают по телевизору или в фильмах. Никакой искусственной крови. Никакой постановки. Труп Хэйли выглядел так, словно в нем никогда не было жизни.

Олли потер пальцами виски.

– Стоило тебя предупредить.