В твоем плену

Девчонка, видимо, испугалась и больше на глаза мне не попадалась. Порасспрашивав у местных и оставив им в знак признательности хорошую сумму за информацию, я узнал, что звали ее Армила и на тот момент она еще не достигла совершеннолетия, что означало лишь одно — связываться с ней сейчас было нельзя.

Законы нашего государства охраняли женщин от посягательств до этого важного момента очень строго. Обесчестив девушку не достигшую двадцати лет, пусть хоть самого низшего и бедного рода, даже миаро грозила жестокая расправа, вплоть до потери статуса и состояния!

Я все это понимал, но смириться оказалось сложнее. Стоило немного подождать, чтобы удовлетворить своего внутреннего зверя, который проснулся и скалился, пуская слюну при воспоминании о нежном теле девчонки и ее сочных губах.

Но и здесь был плюс — девочка наверняка была еще невинна. Чистая, не познавшая порочной ласки мужских рук.

Понимание этого бальзамом ложилось на мое задетое самолюбие. Я подожду. Но не надейся, что забуду. Оскорбление миаро карается кровью, в твоем случае, надеюсь, это будет девственная кровь!

2. Армила

— Мила, какая же ты красивая! Родись ты миаро, смогла бы побороться за сердце наследника! — вздохнула мама, поправляя непокорный локон в моей прическе.

Никогда за эти годы не разглядывала, не любовалась собой, глядя в зеркало, считая свою внешность заурядной и незаметной. Да и времени на это особо не было.

Отец с матерью держали таверну, а я как старший ребенок была главная помощница в семье.

Сейчас же стояла пораженная собственной красотой и изяществом, вглядываясь в зеркальное отражение, словно видела себя впервые и не могла поверить! На меня смотрела шикарная красавица в длинном бирюзовом платье из тончайшей ткани, которая обтягивала лиф и талию, а внизу, начиная от бедер, свободно струилась до самого пола.

Часть волос убрана в высокую прическу и заколота модными шпильками, а часть мягкими локонами ложилась на плечи и спину. И я вроде, и в тоже время не я!

— Она — наша гордость! — с мягкой улыбкой добавил отец, незаметно подошедший сзади и сейчас обнимающий маму за плечи.

Мне почудилась легкая грусть в его интонации и во взгляде, как впрочем, и всегда. Я нередко замечала печаль в глазах отца, когда он смотрел на меня, и которую тщательно пытался скрыть, если чувствовал, что я перехватила его взгляд. О чем он думал в такие моменты? Чего опасался?

Мне проще было списывать это на то, что отец переживал за меня и боялся, чтобы в будущем меня не постигла участь акхе — женщин, которые по тем или иным причинам продавали себя высокородным или, если повезет, даже миаро, в сексуальное рабство.

В некоторых семьях девочек с детства растили с установкой, что акхе — это почетно, это возможность удачно устроиться в жизни и помочь при этом материально своей родне, ведь при обращении в акхе ее семья получала круглую сумму денег, на которую могла не нуждаясь жить долгое время.

Подписать договор девушка могла только после наступления совершеннолетия и добровольно.

Я никогда не понимала их: как можно лишить себя в будущем возможности завести семью, детей, ведь такие девушки обязательно проходили унизительную процедуру стерилизации, после которой они гарантированно не могли иметь детей, и их хозяева уже не волновались о возможности появления нежеланных наследников от безродной матери!

Кто-то продавал себя от отчаяния и желания хоть немного помочь своей семье, а кто-то в поисках легкой жизни. Хотя, никто не мог дать гарантии насколько жизнь в роли акхе будет легкой и беззаботной, ведь по сути девушка становилась игрушкой в руках хозяина, который с того момента мог делать с ней все что угодно.

Только ее насильственная смерть была наказуема законом, правда, всего лишь штрафом в пользу государства, который любой высокородный мог заплатить без ущерба для своего бюджета.

— Мила, мама, папа! Гости уже собрались! — оповестил влетевший в комнату младший брат, затормозив всего в несколько сантиметрах от отца и чуть было не врезавшись ему в живот.

Отец потрепал сына за густую шевелюру темных, каштановых волос, с улыбкой глядя в его большие карие глаза. Младшие братья унаследовали от отца и цвет волос, и цвет глаз, а мне достались мамины гены.

— Мы уже идем, Кай! Готова, дочка?

Я кивнула.

Мое совершеннолетие родители решили отпраздновать с размахом в нашей таверне. Все-таки старшая дочь! И сколько я не пыталась противиться, мероприятие решено было провести.

Меня с самого начала грызло нехорошее предчувствие, будто что-то нехорошее должно случиться, покоя не давало, а понять что именно я не могла.

В груди, в области сердца ныло и давило ощущение безысходности, чего-то мрачного, вязкой ртутью заполняющее грудную клетку и мешающее дышать, сдавливало и заставляло волноваться без повода.

— Мила, ты бледная вся, дочка! Ты точно хорошо себя чувствуешь?

— Я волнуюсь немного, — выдавила улыбку, — все-таки вступаю во взрослую жизнь! Все хорошо, мам, пойдем, гости ждут.

Мама покачала головой, особо не поверив, но двинулась следом за мной вместе с отцом.