В твой гроб или в мой? (ЛП)

Джекилл похлопывает Франкенштейна по груди, практически доставая ему до головы, хотя рост Джекилла — метр восемьдесят.

— Забудь об этом, чувак.

— Все это не имеет отношения к тому, зачем мы здесь, — выпаливает Фрэнк, прежде чем бросить свирепый взгляд на Джекилла. — Как ты всегда умудряешься переводить разговор на другую тему?!

— Ну, какая разница, влюблен ли Влад в человека? — спрашивает его Джекилл, беря Библию только для того, чтобы скривить губы от отвращения. — Я имею в виду, пока он ее не укусит, все это недействительно, верно?

— Ты это не серьезно, — говорит Фрэнк, на его лице появляется злость. — Я же говорил, никаких людей. Вот почему я приложил столько гребаных усилий, чтобы сделать солнцезащитный крем. Можешь представить его убитым горем? Ты думал, лондонский пожар — это плохо, но…

Джекилл прочищает горло.

— Кхм, насколько знаю, это я создал солнцезащитный крем, — все взгляды немедленно устремляются на него, и он пожимает плечами. — Ну, я его сделал.

— Я был готов сделать так, чтобы ты мог жить среди нас, — парирует Фрэнк, его уши приобретают бледно-зеленый оттенок. — Я знаю, как привлекательны люди. Я понимаю, как они заманчивы, но даже говорить об этом бессмысленно.

— Притворяться человеком, чтобы вписаться в стадо овец, вряд ли можно назвать жизнью, — говорю я ему.

— Это никогда не сработает. Я знаю это, и, что более важно, ты это знаешь. Любви не существует, не для таких людей, как мы, — продолжает бушевать Фрэнк. — Люди умирают слишком легко.

Мои когти и клыки возвращаются.

— Она моя, и ты не тронешь ее, так что это не имеет значения.

Он злобно ухмыляется.

— А мне и не нужно, верно? Даже если она сможет полюбить и принять тебя таким, какой ты есть, что тогда? Семьдесят лет с ней, если повезет. Этого будет достаточно, чтобы свести тебя с ума, когда она умрет, — выпаливает он. — Я этого не потерплю. Обратить ее невозможно. Она умрет.

— Этот разговор быстро перерастет в конфронтацию, если ты продолжишь, Фрэнк, — рычу я.

Франкенштейн смеется.

— Полагаю, мне не стоит удивляться, что ты так легко поддаешься влиянию человека. Попомни мои слова, добром это не кончится.

— Никто меня не контролирует. Если ты действительно думаешь, что я когда-либо подвергну кого-либо из нас опасности, то ты жестоко ошибаешься.

— Тогда как именно ты воздействовал на нее? — возражает Джекилл.

— Я этого не делал, — говорю я сквозь стиснутые зубы.

— Обри не такая. Она не похожа на Анжелику, — заявляет Дойл, ни к кому конкретно не обращаясь. — Я пытался держать ее подальше от него и наоборот, но это не работает.

— Откуда нам знать, что ты говоришь правду? В этом и заключается загадка, ребята, — говорит Джекилл, роясь в кармане в поисках сигары. Он зажимает ее между зубами и зажигает.

— Принеси пачку в замок, и я заставлю тебя сожрать ее, — говорю я, указывая на сигарету.

Он выгибает бровь.

— Очарователен, как всегда, Цепеш. У тебя чудесная новая киска, я имею в виду, благородная женщина, с которой можно поиграть, и все же ты все еще злой.

В мгновение ока я перелетаю собор, хватаю его за горло и поднимаю в воздух. Я не позволю, чтобы кто-нибудь говорил о ней в таком тоне.

Он ухмыляется.

— Опусти меня на землю, маньяк. Черт возьми, я всего лишь пошутил.

Рыча, я бросаю его, наблюдая, как он с мычанием падает вниз, шлепаясь телом о пол. Он вскакивает, как гребаный одуванчик, поправляет костюм и стряхивает с него пыль, прежде чем отправиться за сигаретой. Я тушу ее, и он дуется.

— Ты должен либо стереть ей память, либо мы убьем ее, — говорит Фрэнк, его светлые волосы слегка развеваются на ветру.

— Никто никого не убивает, — вмешивается Дойл с явным раздражением в голосе.

Красный затуманивает мое зрение.

— Хочешь, чтобы я стер ей память?

— Да, — настаивает Фрэнк. — Если ты ее не кусал, то…

Дойл встает между нами, раздвигая руки, зная, что я в нескольких секундах от того, чтобы разорвать Фрэнку лицо.

— Никто не стирает ничью память.

— Ты не имеешь права голоса, щенок, — усмехается Фрэнк.

— Почему мы все не можем просто поладить? — кричит Джекилл.

— Я сделал это, — наконец заявляю я. Все они поворачиваются с различными выражениями недоверия. — Я укусил ее. Я выполнил свою часть обязательств.

— Ты, блядь, шутишь! — кричит Фрэнк, когда Дойл хлопает его рукой по лицу. — Ты понимаешь, что это значит?!

ДА. Это значит, что они ничего не смогут сделать. Она может умереть, но я не позволю этому случиться. Может, она и человек, но она моя пара, верит мне кто-нибудь из них или нет. Теперь, когда я это начал, она может возродиться как бессмертная, несмотря на свою текущую смертность.

— Я ухожу. Не стесняйтесь убираться восвояси, — бросаю я через плечо, двигаясь в сторону замка.

Я делаю несколько шагов, и Фрэнк начинает смеяться.

— Сто лет, и это то, чем ты можешь похвастаться? Влюбился в какого-то ничтожного человечка. Ты, дурак, не знаешь, что натворил, — говорит он, и я готовлюсь, ожидая любого повода, чтобы наброситься на него. — Людям нельзя доверять. Как часто ты произносил эти же слова?

— Осторожно.