В тылу врага

- Никогда, никогда не хозяйничать вам на нашей земле, поганцы, - погрозила сна в сторону доносившегося с запада прерывистого гула самолетов. - Все пойдем, все. Стеной станем, а не пропустим, тебя, змея, в наш большой, чистый дом… - Мариана не замечала, что разговаривает вслух, а по ее щекам текут слезы.

Девушка не имела представления о фронте, не знала, как будет себя там чувствовать. И все же она радовалась, что у нее и ее подруг есть специальность, которая может принести пользу в эти тяжелые для Родины дни.

Студентки Молдавского педагогического техникума недавно окончили шестимесячные курсы по подготовке медицинских сестер и теперь были зачислены в местную санитарную дружину. Они ходили с повязкой на рукаве, с большой сумкой, украшенной ярким красным крестом. Никто из них не представлял, что их медицинские знания понадобятся так скоро. Уже на второй день войны пришлось дежурить на привокзальном пункте и в других местах.

На площади, примыкавшей к вокзалу, в ожидании поездов собрались, казалось, все жители города - женщины, старики, матери с грудными детьми, школьники…

Люди стояли и сидели под открытым небом, под палящими лучами солнца. Одни держали в руках узелки с продовольствием, другие сидели на чемоданах и мешках с тем немногим скарбом, что могли взять с собой.

Вслед за прибывавшими на станцию поездами налетали фашистские самолеты. Они обрушивали смертоносный груз на здание вокзала, расстреливали с бреющего полета ожидавших эвакуации жителей, представлявших заманчивую, безопасную цель…

Люди бросались в разные стороны. Матери прижимали детей к груди, пытались укрыть их от осколков бомб собственным телом. Старики хватали узлы, но не будучи в состоянии тащить их, бросали, чтобы тут же упасть сраженными вражеской пулей…

Грохот рвущихся бомб, вопли перепуганных насмерть людей, стоны раненых, надрывный плач детей - все смешалось в сплошной гул. Рушились здания. Пыль густой пеленой стояла над головами…

Мариана впервые увидела столько смертей, впервые ощутила всем существом страшную, нечеловеческую жестокость врага. В первое мгновение она растерялась и в страхе бросилась под защиту здания. Но чей-то спокойный, внушительный голос остановил ее:

- Куда, сестрица? Там раненые.

- Да, да, я сейчас, я так… - невпопад ответила она и стремглав выбежала на площадь. Плотно сжав губы, пересиливая сотрясавшую все тело дрожь, Мариана наклонялась над ранеными, молча перевязывала, оказывала первую помощь. И не казалось странным, что именно в эти страшные минуты в душе потрясенной Марианы мгновенно созрело бесповоротное решение уйти на фронт…

Зенитки, наконец, отогнали фашистские самолеты. Голоса командиров и красноармейцев понемногу приводили людей в чувство, возвращали им самообладание. Когда подошел кишиневский поезд, вся масса ожидавших эвакуации хлынула к перрону. Только одна женщина оставалась неподвижно сидеть на своем узле. Она прижимала к обнаженной груди что-то завернутое в одеяло, прикладывалась ухом к нему, прислушивалась. Пышные волосы ее спутались и в беспорядке падали на плечи и лицо. Но женщина не делала никаких движений, чтобы поправить их. Она сидела неподвижно, словно окаменев. Свисток паровоза, раздавшийся у самого вокзала, вывел женщину из оцепенения. Она поднялась и, пошатываясь, пошла за толпой к перрону. Узел так и остался лежать на земле, но она пи разу не повернула головы, по-прежнему прижимала к груди самое драгоценное, что, видимо, у нее осталось на всем свете, - ребенка.

У входа в вагон женщину так сжали, что ребенок оказался у нее где-то под мышкой. Свободной рукой она хваталась то за стенку, то за чью-то спину, из ее больших черных глаз беспрерывно катились крупные слезы.

Попав в вагон, она начала лихорадочно развязывать сверток. Залитое слезами лицо женщины вдруг расцвело в счастливой улыбке. В вагоне удивленно переглянулись.

- Свихнулась, видно, бедняжка, - послышался чей-то голос.

- Ну-ка, помогите. А ты, милая, дай сюда ребеночка, а сама посиди вон здеся, отдохни, - строго распорядилась пожилая женщина, вздевая на нос очки.

Молодая мать опустилась на колени, развернула пеленки, тихонько подхватила одной рукой худенькие с нежно розовыми пяточками ножки, приподняла кверху, заботливо подвернула сухой край пеленки.

- Крошка моя ненаглядная, - зашептала она, целуя маленькое хрупкое тельце. - Счастливая ты, в рубашке родилась…

- С ней, кажись, все в порядке, - сказала бабка, взглядывая из-под очков.

- Думала, пропало дитя, - заговорила молодая, успокаиваясь. - Слава богу, отдышалась. С каким нетерпением ждали мы его с мужем…

- А я, грешным делом, подумала, что неладно с рассудком у тебя, дочка. Что ж… ничего удивительного. Времечко-то какое? Все может случиться… - говорила бабка, усаживаясь на свой узел.

Мариана отчетливо вспомнила, как вместе со всеми замирала от страха при налетах, и, преодолевая противную слабость в ногах, бежала на крик, перевязывала, приводила в чувство, помогала ослабевшим взобраться в вагон. Сердце разрывалось от жалости к тем, кому уже нельзя было помочь…