В тылу врага

…Была поздняя ночь. Анатолий сложил все необходимое в чемоданы, оставив под инструментами место для рации; почистил пистолеты, зарыл под полом использованные батареи. В три часа ночи Мариана открыла рацию. Вышла на запасную волну. Прошло несколько секунд, и она услышала родные позывные. Благодарность к расисту с “Большой земли”, который дежурил круглые сутки на ее точке, наполнила радостью душу разведчицы. Она не сдержалась и с самого начала радиограммы послала состоящее из двух цифр слово “спасибо”. Советские люди в те грозные годы были немногословны. Но скупые слова свидетельствовали о большой чуткости, внимании друг к другу, и это роднило совсем незнакомых людей. Три недели прошло с момента, когда Мариана вынуждена была прекратить передачу. Ее рация замолчала на длительное время. Но там, на “Большой земле”, товарищи день и ночь не уходили с поста. Один радист сменял другого, слушал, ждал. Радистка в глубоком тылу противника чувствовала сердце далекого друга.

После короткого обмена приветствиями Мариана со скоростью ста сорока знаков в минуту передала накопленные сведения. Ее пальцы двигались с большой скоростью. четко выбивая точки и тире, глаза попеременно переходили от листочка с цифрами к контрольному накальному глазку рации. Радист с “Большой земли” знал руку Марианы и четко принимал, не перебивая ее. Он, видимо, понял без слов, что ей нелегко, что перерыв был вынужденным, что ей ежеминутно грозит опасность. В конце Мариана не передала ему ключ, т.е. не предложила передачу. Ей нельзя было долго находиться в эфире, и он ответил одним словом “понял”.

Все время работы радистки Анатолий напряжение следил за выражением ее лица. Малейшее изменение в нем настораживало его. Но вот радиограмма передана связь окончена. Как только раздался слабый щелчок ручки передатчика и Мариана, сняв наушники, улыбнулась опуская затерпшую руку, лицо Анатолия просияло.

- Нормально? - спросил он коротко.

Мариана ответила кивком головы. От переполнившей ее радости она не могла вымолвить ни слова. Но лицо, сияющие глаза говорили обо всем ярче слов.

Разведчики долго еще прислушивались к каждому звуку, доносившемуся с улицы.

- Если ловушка, придут сразу. Захотят застигнут врасплох, - высказал предположение Анатолий. Мариана взглянула на часы.

- Уже двадцать минут прошло. Будем надеяться, что не засекли.

Было далеко за полночь, а ни один из них не думал с сне. Только перед рассветом Мариана забылась в чуткой дремоте, а Анатолий так и просидел до утра на табурете

После восьми утра, когда согласно “новому порядку” разрешалось населению выходить из дому, Анатолий и Мариана вышли в город для того, чтобы к вечеру снова подвести итог увиденному и услышанному, составить новую радиограмму.

У трамвайной остановки, куда Анатолий проводил Мариану, они расстались. Как положено “любящему мужу”, он поцеловал Мариане руку. Каждый отправился в намеченный район “охоты”, как они называли свои выходы в город.

Мариана стала работать с удвоенной энергией. Каждый день приносил ей новые трофеи. Она добывала свежие данные о моральном состоянии фашистских солдат, о движении по железной дороге, о вылетах с аэродромов о новых приказах в городе, о состоянии военных госпиталей и другие сведения, которые в сумме довольно точно характеризовали вражеский тыл.

От ушей и глаз разведчиков не могла ускользнуть тревога гитлеровских солдат и офицеров, вызванная усилением наступления советских войск на всех участках фронтов. Каждый освобожденный город резко отражался на настроение фашистов. Они начинали свирепствовать, усиливали ночную охрану, вывозили целые группы евреев из гетто и убивали. Обращение с советскими военнопленными еще более ухудшалось. Это последнее обстоятельство особенно волновало разведчиков.

- Нет больше сил видеть это, - не выдержал Анатолий. - Обессиленные пленные не в состоянии сами справиться с охраной. Нужно им помочь.

- Мне тоже больно, как и тебе, - говорила Мариана, - я чаще наблюдаю их нечеловеческие муки, ибо чаще бываю в городе. Но мы не имеем права действовать с оружием в руках. Пойми, Анатолий Алексеевич, что не для этого мы сюда посланы.

- Ты права, конечно. Мы, разведчики, и обязаны строго соблюдать конспирацию. Но я бываю в этих лагерях и, понимаешь, душа горит…

Мариана понимала своего товарища и сама не раз еле сдерживала себя, чтобы не сказать ласковое русское слово соотечественникам, которых, как рабов, гоняли на работу. Но чувство долга, военная дисциплина останавливали ее каждый раз. Она глотала подступавший к горлу комок и шла дальше.

И вдруг Анатолий однажды заявил, что у него созрел план освобождения пленных из лагеря, в котором он раньше работал врачом.

- Каким образом? - спросила Мариана.

- Через Сашу, - ответил Анатолий. По его голосу Мариана чувствовала, что возражать бесполезно.

- А хорошо продумано?

- Значит, ты одобряешь? - обрадованно спросил Анатолий. - Я, правда, понимаю, что риск, большой, но так оставлять тоже нельзя.