В убежище

Неожиданно я вспомнил: что-то очень знакомое мелькало в моей памяти, когда Тобиасен описывал пиратский корабль. Как будто я уже видел такое судно. Ах, да! Ну конечно: маленькая модель парусника в моей комнате, та самая, с пушечкой на носу! Все-таки странно… Что это хрустнуло там, наверху? Черт побери! Это же ясно: меняется температура, и старые деревяшки сжимаются.

Надо взять себя в руки и спокойно читать. Так, где мы остановились? На первой странице. Одолев два акта, я взглянул на часы. Половина одиннадцатого ну что ж, можно отправляться спать. Я захлопнул книгу, громко, со смаком, зевнул и решительным шагом направился наверх, в спальню пиратского капитана.

Не успел я переступить за порог, как вздрогнул от ужаса. Навстречу мне двинулась высокая фигура с чадящей лампой в руке. Проклятое зеркало! Нет, нервы у меня и впрямь расшалились.

Неровный свет лампы метался по старым картинам, пышные, изнывающие в призывных позах красотки казались особенно выпуклыми на фосфорно-желтом фоне стены, а рассеянный свет лампы заставлял эту плоть подергиваться и дрожать. Тень от меня упала на узкую капитанскую койку, и эта кровать напомнила раскрытый гроб. Осторожный голос во мне прошептал: к чему эта бравада? Пойди в свою собственную комнату и ляг там! Но все мое мужество восставало и требовало — здесь и сейчас! Никаких компромиссов! Если отступишь, то обречешь себя на стыд и раскаяние, на новые и новые отступления. Слово мужчины — на вес золота!

Я разделся и влез в пижаму. В комнате было душно, я отворил окно. Снаружи ворвался сырой резкий ветер, небо было обложено, клочковатый туман наползал с моря. Он разрывался у скал, на берегу, а в море стоял плотной густой стеной. Снова донесся до меня вой далекого буя, то тише, то громче — унылый звук, словно сама неживая природа жаловалась на отсутствие трепетной, бессмертной души. Нет, несмотря ни на что, лучше в такую ночь быть в человеческом доме, под крышей. Выше голову, Пауль!

Я еще раз проверил револьвер Арне и положил его на пол, рядом с кроватью, чтобы не натыкаться на него руками во сне. Затем погасил лампу и забрался под одеяло. Через несколько минут я крепко заснул. Так засыпают люди в спокойной уверенности, что они в безопасности под кровом своих теплых домов, не подозревая, что уже через час их поглотит землетрясение или сожжет удар молнии. Если бы мы обладали способностью заглянуть в будущее, даже на пять минут, мы погибли бы от бессонницы.

Не знаю, что меня разбудило — неясный неожиданный звук или смутная инстинктивная тревога. Мое подсознание было встревожено, красный сигнал опасности вспыхнул во сне: Пауль, проснись, проснись! Во сне я бежал по темной подвальной лестнице, чтобы выбраться на свободу; я добрался до самого выхода и в этот момент проснулся. Я немедленно открыл глаза и тупо огляделся. Пару секунд я соображал, где нахожусь. Вспомнил и тут же машинально повернулся к зеркалу.

Наверное луна пробивалась сквозь разрыв в облаках, поверхность зеркала отсвечивала и кривилась в слабом молочном свете. Что это? Что это двигалось там — стул? Или стол? Нет, вся поверхность высокого зеркала медленно двинулась влево. Наконец-то я понял: открывается дверь! Скрипнуло дерево, лязгнули старые шарниры. Темное отверстие расширялось.

Ужас парализовал меня. Словно связанный по рукам и ногам, я лежал на спине, обливаясь холодным потом; в затылке, в позвоночнике, в пятках леденящий тяжелый свинец. Никогда в жизни, ни прежде, ни впоследствии, мне не доводилось испытывать подобного страха. В дверном проеме возникла высокая фигура и скользнула к моей кровати… прошуршал плащ. Появилась еще одна… и еще… О великий Боже, целая процессия!

Я рванулся, преодолел отвратительный паралич, и сделал отчаянный бросок к револьверу. Если бы мне удалось его схватить, я, не задумываясь, вслепую, разрядил бы обойму вперед, в тишину, в шуршащие длинные плащи. Но мои пальцы успели лишь нащупать холодную рукоятку, когда на голову обрушился мощный удар, словно обвалилась стена, и я потерял сознание.

Невозможно сказать, сколько я был без памяти. Наверное, лишь несколько минут. Потом я мало-мальски очухался. Это было неприятное состояние — между сном и бодрствованием. Сильно, тупо болела голова, ее нельзя было оторвать от подушки, и я потерял всякую власть над собственным телом; изо всех сил стараясь приподнять руку или хотя бы пошевелить пальцем, я не видел результата. Но я понимал, что случилось, я вполне осознавал себя. Мне показалось, лунный свет стал ярче, и я мог наблюдать, что творилось в комнате.