В водовороте

- Ты мерзкая и негодная девчонка! - воскликнула она (в выражениях своих с дочерью госпожа Жиглинская обыкновенно не стеснялась и называла ее иногда еще худшими именами). - У тебя на глазах мать может умирать с голоду, с холоду, а ты в это время будешь преспокойно философствовать.

- Философствовать лучше, чем делать что-нибудь другое!.. - начала Елена и вряд ли не хотела сказать какую-нибудь еще более резкую вещь, но в это время раздался звонок. Елена побледнела при этом. - Марфуша, Марфуша! крикнула она почти задыхающимся голосом. - Он войдет и в самом деле даст нам на дрова.

Вбежала толстая, краснощекая девка.

- Не принимай князя, скажи, что я больна, лежу в постели, заснула... говорила торопливо Елена и вместе с тем торопливо гасила лампу.

Марфуша выбежала отворить дверь. Это действительно приехал князь.

- Барышня больны-с, легли в постель-с, почивают, - донесла ему та.

Князя точно обухом кто ударил от этого известия по голове.

- Но, может быть, она примет меня, доложи! - как-то пробормотал он.

- Нет-с, они уж заснули! - сказала Марфуша и захлопнула у него перед носом дверь.

Князь после этого повернулся и медленно стал спускаться с лестницы... Вскоре после того Елена, все еще остававшаяся в темной гостиной, чутким ухом услыхала стук его отъезжавшей кареты.

III

На другой день в кабинете князя сидело целое общество: он сам, княгиня и доктор Елпидифор Мартыныч Иллионский, в поношенном вицмундирном фраке, с тусклою, порыжелою и измятою шляпой в руках и с низко-низко спущенным владимирским крестом на шее. Елпидифор Мартыныч принадлежал еще к той допотопной школе врачей, которые кресты, чины и ленты предпочитают даже деньгам и практику в доме какого-нибудь высшего служебного лица или даже отставного именитого вельможи считают для себя превыше всего. У Григоровых Елпидифор Мартыныч лечил еще с деда их; нынешний же князь хоть и считал почтенного доктора почти за идиота, но терпел его единственно потому, что вовсе еще пока не заботился о том, у кого лечиться. Княгиня же ценила в Елпидифоре Мартыныче его привязанность к их семейству. Происходя из духовного звания и имея смолоду сильный бас, Елпидифор Мартыныч как-то необыкновенно громко и сильно откашливался и даже почему-то ужасно любил это делать.

- К-х-ха! - произнес он на всю комнату, беря князя за руку, чтобы пощупать у него пульс. - К-х-ха! - повторил он еще раз и до такой степени громко, что входившая было в кабинет собака князя, услыхав это, повернулась и ушла опять в задние комнаты, чтобы только не слышать подобных страшных вещей. - К-х-ха! - откашлянулся доктор в третий раз. - Ничего, так себе, маленькая лихорадочка, - говорил он басом и нахмуривая свои глупые, густые брови.

- Конечно, ничего, стоило посылать! - произнес князь досадливым голосом, между тем лицо у него было какое-то искаженное и измученное. Руку свою он почти насильно после того вырвал из руки Елпидифора Мартыныча.

- Все лучше посоветоваться! - отвечала кротко княгиня: вечером она видела, что муж откуда-то приехал очень мрачный, затворился в своем кабинете и притворился, что читает; но потом, ночью, она очень хорошо слышала, что князь не заснул ни на минуту и даже стонал несколько раз, как бы от чего-то душившего его. Испугавшись всего этого, она поутру, не сказав даже о том князю, послала за Елпидифором Мартынычем, который и прибыл сейчас же и вместе с княгиней вошел в кабинет к князю. Тот, увидев его и поняв в чем дело, в первую минуту взбесился было; однако удержался и принял только очень сердитый вид.

- Ничего-с! - повторил еще раз Елпидифор Мартыныч, усаживаясь в кресло и приготовляясь, как видно, побеседовать. - К-х-ха! - откашлянулся он затем с каким-то особенным наслаждением и отнесся уже с разговорами к княгине. Был я, сударыня, ваше сиятельство, у графа Виктора Сергеевича на обеде; кушали у него: владыко с викарием, генерал-губернатор со свитой, разные господа сенаторы...

- Что же это, он награду свою праздновал? - спросила княгиня.

- Непременно так-с, непременно! - подтвердил Елпидифор Мартыныч. Очень старик доволен; с коронации{28} еще он желая сей первенствующей ленты Российской империи и вдруг получил ее. Приятно каждому, - согласитесь!

- Да! - поспешила согласиться княгиня: она больше всего в эти минуты желала, чтобы как-нибудь прекратить подобный разговор, от которого, она очень хорошо видела и понимала, до какой степени князь внутри себя рвет и мечет; но Елпидифор Мартыныч не унимался.

- Я, когда награжден был сим крестом, - продолжал он, указывая с гордостью на своего Владимира: - приезжаю тогда благодарить генерал-губернатора, всплакал от полноты чувств, - ей-богу!

Князь уже более не вытерпел.

- Не о чем, видно, вам плакать-то о более порядочном! - произнес он.

- О более порядочном - а?.. Вольнодумец какой он!.. Вольнодумец он у вас, княгиня, а?.. - обратился Елпидифор Мартыныч к княгине.

- Ужасный! - отвечала та.

- А вы за ушко его за это, за ушко!.. И в бога ведь, чай, не верует?.. - шутил Елпидифор Мартыныч.

- Не знаю! - сказала княгиня с улыбкою.