В водовороте

Елизавета Петровна до сих пор еще не говорила Елпидифору Мартынычу, что стала получать от князя деньги, опасаясь, что он, старый черт, себе что-нибудь запросит за то; но в настоящее время нашла нужным открыться ему.

- Ну, что тут... не стоит благодарности... - отвечал ей, в свою очередь, как-то стыдливо потупляя свои очи, Елпидифор Мартыныч. - Словеса наши, значит, подействовали, - прибавил он затем с оттенком некоторой гордости.

- Подействовали отчасти, - отвечала Елизавета Петровна.

- Что же, на много ли князь распоясался? - спрашивал Елпидифор Мартыныч.

- Не на много, не ошибется!

- А на сколько, однако?

- Ну, и говорить не хочется!.. Вы, однако, как-нибудь Елене не проговоритесь, - она ничего не знает об этом.

- Зачем ей говорить! - отвечал Елпидифор Мартыныч, нахмуривая немного свои брови. - А что, она здорова? - присовокупил он каким-то странным голосом.

- То-то, что нет!.. Нездорова! - воскликнула Елизавета Петровна. Припадки, что я вам говорила, продолжаются.

- Что же это значит? - спросил ее со вниманием Елпидифор Мартыныч.

- Что значит? Я думаю, что обыкновенно это значит, - отвечала Елизавета Петровна. - Беременна, кажется, - произнесла она, помолчав немного и более тихим голосом, чем обыкновенно говорила.

- Вот тебе на! - сказал Елпидифор Мартыныч.

- И потому, господин его сиятельство, - продолжала Елизавета Петровна, как-то гордо поднимая свою громадную грудь, - теперь этими пустяками, которые нам дает, не думай у меня отделаться; как только ребенок родится, он его сейчас же обеспечь двадцатью или тридцатью тысячами, а не то я возьму да и принесу его супруге на окошко: "На поди, нянчись с ним!" Вы, пожалуйста, так опять ему и передайте.

Елпидифор Мартыныч на это молчал. Елизавета Петровна, заметив его несколько суровое выражение в лице, поспешила прибавить:

- Устройте вы мне это дело, - тысячу рублей вам за это дам, непременно!

Елпидифор Мартыныч и на это усмехнулся только и ни слова не говорил.

- Вот записку сейчас дам вам в том, - сказала Елизавета Петровна и, с необыкновенной живостью встав с лавки, сбегала в комнаты и написала там записку, в которой обязывалась заплатить Елпидифору Мартынычу тысячу рублей, когда получит от князя должные ей тридцать тысяч.

- Вот-с, извольте получить! - говорила она, подавая ему ее.

Елпидифор Мартыныч взял записку и, опять усмехнувшись, положил ее в карман.

- Не знаю, как мне вам устроить это, - произнес он как-то протяжно.

- Знаете!.. Полноте, друг мой!.. Вы все знаете! - говорила Елизавета Петровна нараспев и ударяя доктора по плечу.

- Да, знаю! Нет, сударыня, в нынешнем веке не узнаешь ничего: по-нашему, кажется, вот непременно следовало, чтобы вышло так, а выйдет иначе! - проговорил Елпидифор Мартыныч и затем, встав с лавочки, стал застегивать свое пальто. - Пора, однако, - заключил он.

Елизавета Петровна проводила его до самой пролетки.

Елпидифор Мартыныч велел себя везти в Свиблово, чтобы кстати уже заехать и к Анне Юрьевне. Он таким образом расположил в голове план своих действий: о беременности Елены он намерен был рассказать княгине, так как она этим очень интересовалась; о деньгах же на ребенка опять намекнуть Анне Юрьевне, которая раз и исполнила это дело отличнейшим образом. Но, приехав в Свиблово, он, к великому горю своему, застал Анну Юрьевну не в комнатах, а на дворе, около сарая, в полумужской шляпе, в замшевых перчатках, с хлыстом в руке и сбирающуюся ехать кататься в кабриолете на одном из бешеных рысаков своих.

- Убирайтесь назад, не вовремя приехали! - крикнула было та ему на первых порах.

- Ну, что делать! - сказал Елпидифор Мартыныч, несколько сконфуженный таким приемом, и сбирался было отправиться в обратную, но Анна Юрьевна, увидав на нем его уморительную шинель на какой-то клетчатой подкладке и почему-то с стоячим воротником, его измятую и порыжелую шляпу и, наконец, его кислую и недовольную физиономию, не вытерпела и возымела другое намерение.

- Елпидифор Мартыныч, садитесь со мной и поедемте кататься. Ну, слезайте же поскорее с вашей пролетки! - приказывала она ему, усевшись сама в свой кабриолет.

Елпидифор Мартыныч повел глазами на сердито стоящего коня Анны Юрьевны, ослушаться, однако, не смел и, сказав своему кучеру, чтобы он ехал за ними, неуклюже и робко полез в довольно высокий кабриолет. Грум слегка при этом подсадил его, и только что Елпидифор Мартыныч уселся, и уселся весьма неловко, на левой стороне, к чему совершенно не привык, и не всем даже телом своим, - как Анна Юрьевна ударила вожжами по рысаку, и они понеслись по колеистой и неровной дороге. С Елпидифора Мартыныча сейчас же слетела шляпа; шинель на клетчатой подкладке распахнулась и готова была попасть в колеса, сам он начал хвататься то за кабриолет, то даже за Анну Юрьевну.

- Матушка, матушка, Анна Юрьевна... потише... убьете... ей-богу, убьете! - кричал он почти благим матом, но Анна Юрьевна не унималась и гнала лошадь.

Рысак, вытянув голову и слегка только пофыркивая, все сильнее и сильнее забирал.