В водовороте века. Мемуары. Том 1

Однажды я спросил у него: в книгах классиков марксизма-ленинизма говорится, что классовое освобождение пролетариата — прежде всего, а после — освобождение национальное, но в нашей стране рабочие и крестьяне должны прежде всего освободиться от ига японского империализма, только тогда они могут освободиться и в классовом отношении, не так ли? В то время по этому вопросу среди наших товарищей шел большой диспут.

К тому времени в классике марксизма-ленинизма мало указывалось относительно теоретического объяснения взаимоотношений между классовым освобождением и национальным освобождением рабочего класса. Насчет национально-освободительной борьбы в колониальных странах было немало вопросов, требовавших научного объяснения. На мой вопрос Пак Со Сим дал ответ довольно туманный.

И еще я спросил: «в классике марксизма-ленинизма в общем плане указывается, что революция в метрополии тесно связана с революцией в колониальных странах, и подчеркивается только значение победы революции в метрополии. А если так, то возьмем, к примеру, нашу страну. Не означает ли это, что она может стать независимой только тогда, когда рабочий класс Японии выйдет победителем в революции у себя? Значит, мы должны сидеть сложа руки до тех пор, пока он победит?»

И на этот вопрос Пак Со Сим ответить не смог. Он некоторое время смотрел на меня удивленными глазами. Потом сказал:

— Как указывается в трудах классиков, ставить классовое освобождение пролетариата выше, чем национальное, считать борьбу рабочего класса в метрополии важнее, чем национально-освободительная борьба в колониальных странах, — это вопрос об общепризнанной в мировом масштабе линии международного коммунистического движения.

Я отрицательно покачал головой: мне было непонятно это. Ему тоже было досадно, и он откровенно признался, что изучал марксизм-ленинизм чисто с научной точки зрения, что ему и думать не приходилось о нем в сочетании с конкретной революционной практикой — с вопросами о достижении независимости Кореи и коммунистическом строительстве в ней.

Почему-то его слова огорчили меня. Никакого не будет толку, если, как он говорил, будешь изучать коммунистическое учение только с научной точки зрения, оторвавшись от практики.

К тому времени самые большие переживания, которые мы с товарищами испытывали, изучая передовые идеи марксизма-ленинизма, заключались в разнице между обстановкой в Корее и обстановкой в России, когда совершалась Октябрьская революция: ведь и мы тоже решили, как и русские, перестроить общество революционным путем и освободить страну.

Как осуществить пролетарскую революцию в такой колониальной стране, как Корея, являющаяся отсталым полуфеодальным государством? Как держать связь с революциями в соседних странах, прежде всего в Китае, в условиях, когда из-за жестоких репрессий японского империализма приходилось оставить Родину и вести борьбу на китайской земле? Как выполнить национальный долг перед корейской революцией и интернациональный долг перед мировой? Жизнь выдвинула перед нами ряд сложных вопросов.

Для поиска правильного ответа на эти вопросы требовалось много времени, приходилось и дорого отплачиваться за это.

В дни изучения марксизма-ленинизма мы с Пак Со Симом были в близких отношениях, он был глубоко втянут в наши революционные устремления.

Он вступил в Антиимпериалистический союз молодежи и Коммунистический союз молодежи, вместе с нами самоотверженно участвовал в работе по воспитанию и просвещению детей и молодежи. Тот, кто копался только в книгах, теперь, приняв смелое решение, вышел на практическую арену. Велик был его энтузиазм.

Но он страдал тяжелой болезнью. Впоследствии мы отправили его в Калунь для лечения туберкулеза. Он построил себе шалаш на берегу реки Вукайхэ, примерно в 5 ли от Цзяцзятуня, сам варил себе кашу, жил в одиночестве.

В дни, когда я действовал в Калуне и Уцзяцзы, выкроил время и посетил его. Он очень обрадовался моему приходу. Мы делились воспоминаниями о прошлом, обсуждали уйму вопросов.

Тогда он впервые показал мне фотоснимок своей жены. Я этому крайне удивился. Мне думалось тогда, что он с женой или в разводе, или нет ее в живых. По этой фотографии можно было видеть, как она красива, и видно было, что это женщина образованная, вполне современная. Он сказал, что недавно от нее из Сеула пришло письмо.

— Почему же ты не взял ее сюда с собою?

— Она из богатой семьи, дочь богача, — ответил он.

— А когда женился, ты что — не знал, что она из богатой семьи?

В ответ на мой вопрос он тяжело вздохнул и говорит, что после женитьбы изменилось его мировоззрение.

Его ответ тогда звучал для меня слишком странно, и я снова спросил, действительно ли он забыл о ней. Он откровенно сказал, что да, до сих пор он считал ее забытой, но недавнее письмо заставило его часто вспоминать о ней.

И я от души предложил ему, что если он искренне любит ее, надо ее взять к себе. И еще я ему сказал: