В водовороте века. Мемуары. Том 2

Начиная с весны, наступил голод, поднялся народ на восстание по случаю весеннего голода, поэтому жалоба на продовольственный кризис убедила меня не менее, чем его объяснение.

Но я не согласился с ним, что нужно немедленно оставить Сяошахэ со ссылкой на частый проход вражеского транспортного обоза. В ответ на его предложение оставить Аньту потихоньку, незаметно, я сказал:

— Товарищ начштаба! Раз мы поднялись с оружием в руках, не лучше ли нам драться с врагом?

— Бой?

— Да! Раз создан отряд, надо начать бой. Враги ходят под самым носом, а мы сидим да смотрим на них сложа руки. Так Дальше не годится. Придет время, покинуть-то покинем, но неплохо бы сделать в Аньту хоть один выстрел. Без боев нельзя закалять бойцов. Если дело кончится удачно, можем приобрести и материалы, необходимые для похода.

Чха Гван Су с большим удовлетворением согласился с моим предложением. И тут же он вместе с Пак Хуном вышел на большак и разведал местность. Разведка была направлена на поиск удобного для засады места. Они предложили устроить засаду на перевале Сяоинцзылин у дороги и совершить налет на проходящий транспорт. Их план совпал с моим замыслом. В формах боевых действий партизанских отрядов засаду я считал самой целесообразной и общепризнанной формой.

Перевал Сяоинцзылин находится в промежуточном участке дороги от Аньту до Минюегоу. Это была прямая дорога от Дадяньцзы в Дашахэ, прямое расстояние до него от Сяошахэ — примерно 16 километров. Гора была не такая уж крутая, но дорога шла, извиваясь, вдоль ущелья. Это было очень удобное для засады место. Противник перевозил по этой дороге военные материалы войскам, переброшенным в Аньту и его окрестности.

И вот наконец к нам прилетело сообщение от местной организации об отбытии из Минюегоу в Аньту транспортных обозов войск марионеточного государства Маньчжоу-Го, на подводах — оружие и интендантские материалы. Я вместе с бойцами, предназначенными совершить поход в Южную Маньчжурию, быстрым ночным маршем прибыл в Сяоинцзылин. Засаду устроили по сторонам дороги.

Бой из засады в ночных условиях вообще нельзя назвать рациональным методом ведения боев. Ночью трудно различить своих от врага, эффективнее был бы внезапный штурмовой бой. За весь период антияпонской войны, думаю, было мало случаев боев из засады в ночных условиях.

Нам, только что тронувшимся в неизведанный путь, тогда было и невдомек учитывать такие разумные обоснования. К счастью, ярко сияла полная луна, что и помогло нам избежать такого несчастного случая, как бой между своими.

В глубокую ночь, на перевале появились транспортные обозы. Первая группа, устроившая засаду в 100 метрах от нас, на передовой линии, дала сигнал о появлении противника. Транспортные обозы противника состояли из 12 подвод.

Я был так сильно напряжен и взволнован, что слышно было, как у меня колотится сердце. Тогда я всем своим существом убедился, что любое дело, с которым впервые будешь сталкиваться, всегда будет сопровождаться вот таким большим душевным потрясением, тревогой и опасением. Рядом со мной лег Пак Хун, и он тоже был до предела напряжен. Раз таким был и Пак Хун, окончивший офицерскую школу Вампу и даже успевший понюхать пороха, то какими были и как себя чувствовали другие бойцы, — нетрудно было догадаться.

Первая группа в засаде пропустила головную часть обоза. Когда же половина его вереницы оказалась перед второй группой засады, я, взобравшись на скалу, дал сигнал из пистолета. В ущелье раздались оглушительные выстрелы и крики. Мы легко различали своих, обвязавших руки белыми полотенцами, но застигнутые врасплох транспортники противника не могли различать своих и стреляли вслепую. Более 10 конвойных, опираясь на подводы, яростно отвечали на наш огонь. Тут уж, если протянуть время, обстановка могла стать для нас неблагоприятной.

Мы продолжали стрельбу примерно минут 10, а затем ринулись в атаку и одним махом завершили бой. Противник сдался: убитых и раненых было более десяти, столько же было взято в плен. Все они были солдатами войск Маньчжоу-Го, среди них был только один японский сержант.

Перед сдавшимися солдатами я произнес краткую речь, призвал их к антияпонской борьбе.

Той же ночью мы на 10 подводах с трофеями вернулись в Мутяотунь. 17 винтовок, один пистолет, большое количество пшеничной муки, которой нам, сотне человек, хватило бы примерно на месяц, ткань и армейская обувь… Ничего не скажешь, первый трофей был довольно щедрым.

Уже за полночь. Мы развели во дворе костер, сели вокруг него и ели мучные клецки. Это был скромный пир в честь победы в первом бою.

И я их ел, но не мог успокоить в себе волнение: сердце так и колотилось. Был и вкус их отличным, а настроение у нас было еще куда лучше. И поныне, вот прошло уже 60 лет, живы в моей памяти испытанные в ту ночь радость и волнение от первой победы, отчего, казалось, чуть не разорвалось сердце. Чха Гван Су молча глядел на костер. Под его очками для близоруких струйками лились слезы. Вдруг он, схватив меня за руку, глухим голосом заговорил:

— Послушай, Сон Чжу! Как пронюхал, ничего тут особенного.