В водовороте века. Мемуары. Том 3

На всю жизнь запомнил я обращенные ко мне лица боевых друзей, повлажневшие от слез. И сейчас те лица живы в моей памяти, как и тогда, более полувека тому назад. Досадно только то, что не сохранилось в памяти больше половины их имен. Страстно хочется передать нашим потомкам хотя бы их славные имена, но, к сожалению, я запомнил их не все. Эти 16 имен мне сегодня трудно различить одно от другого, ибо на них наслаивались десятки тысяч имен, связанных со мной прямо или косвенно в течение свыше полу вековой деятельности. Чтобы восстановить каждое имя из глубины истории нашей антияпонской революционной борьбы, требуется прибегнуть к летописи тех лет, к историческим документам. Но их, к сожалению, не существует. Ведь мы бросились в пучину антияпонской войны не для того, чтобы оставить о себе какие-либо записи. Мы взяли в руки оружие для того, чтобы положить начало новому миру, где хозяевами жизни станут трудящиеся массы.

Но этими аргументами, думается, нельзя оправдать себя. Ведь что ни говори, я все-таки являюсь бывшим командиром партизан! А вот не могу вспомнить больше половины имен своих ближайших боевых друзей, тех, кто спас меня от, казалось бы, неминуемой смерти!

— Дедушка, скажите, пожалуйста, где ваш родной край? Откуда вам пришлось забраться в такую горную глухомань?

Я притронулся к тыльной стороне руки старика, которая была у него большой и грубой, словно грабли. Видно было, как вздулись большие синие вены. С чувством вечной благодарности, близкой к умилению, смотрел я на его лицо в морщинах, в которых как бы таятся следы полу веко вой истории политической жизни страны.

— Я родился в волости Самчжан уезда Мусан. Не выдержал притеснений япошек, покинул родной край в 29 лет и переправился в Хэлун, — грустно ответил старик и начал рассказывать о своем житье-бытье.

… С того года, когда он переправился через реку Туман, минуло около трех десятилетий. Работал все время арендатором, а через два года после антияпонской демонстрации 10 нюня вместе с семьей перебрался через горный перевал Лаоелин и начал осваивать паровые поля, зарегистрированные в японской компании по освоению рисовых полей. Слушал я старика, и перед моими глазами, как в замедленном кино, раскрывались картины бедствия одной крестьянской семьи, разорявшейся постепенно вместе с историей гибели Кореи.

Перевалив через Лаоелин, семья Чо Тхэк Чжу вначале приютилась в селе Давэйцзы, где поставила изгородь и заложила обтесанные камни под фундамент нового дома. Там было всего три корейских двора и пять китайских. Затем прибыли новоселы — стало десять корейских дворов, после чего и в этом захолустье пустили свои корни такие организации, как Антияпонский отряд самозащиты. Общество женщин. Детский авангард и Детский отряд. Но бурные волны, вызванные событием 18 сентября, одновременно смыли все эти организации без остатка.

При погроме каратели превратили село в сплошное пепелище. Люди вновь начали воздвигать на пожарищах жилье, старательно обстраивая свою жизнь. Весной 1933 года Давэйцзы постигла новая ужасная трагедия-дома опять его рели дотла, а во время пожара погибли жители деревни.

Весной 1934 года семья Чо Тхэк Чжу переселилась в другое место — построила бревенчатый домик в глубокой горной глуши Лаоелина на расстоянии около 12 километров от Давэйцзы. Это и был тот дом, в котором я отведал целебного отвара из чумизы с медом, что помогло восстановить мои физические силы.

В семье Чо Тхэк Чжу было девять человек. Они у входа в ущелье, на отдалении 8 километров от дома, построили небольшой шалаш и начали там заниматься подсечным земледелием. В страдную пору, когда не хватало рабочих рук, вся семья спала и питалась в шалаше, чтобы сэкономить время. Когда созревали хлеба, их быстро жали и на себе переносили в лесной домик, прятали зерно на хранение в землю. Крестьяне затем время от времени извлекали его из подземного хранилища и обрабатывали на крупорушке, приводимой в действие человеческими ногами. Вот так они и питались до нового урожая.

Это было наивным, примитивным самообеспечивающим хозяйством, но Чо Тхэк Чжу им довольствовался. Иногда семья ходила с зерном в городок Нинань с целью обменять его на другие продукты или товары. Достать ткань, обувь, спички, соль, иголки с нитками и прочие предметы первой необходимости — это и было целью проводимых рыночных операций. Других форм общения с внешним миром не было. Городская цивилизация никак не могла проникнуть в эту далекую глухомань, куда не было ни дорог, не могли пройти не только машины, но даже повозки. Не проникало сюда и электричество. Детишки полностью были изолированы от школы. Все просвещение заменялось наставлениями старика, а литература и искусство-сказками и песенными напевами невестки Чвэ Иль Хва, число которых можно было сосчитать по пальцам…

— Страшное, дедушка, одиночество и скука в этой безлюдной глуши? — спросил я старика, испытывая что-то вроде бурного чувства, похожего на негодование.

Старик Чо с грустной улыбкой ответил: