В военном воздухе суровом

— Вот вам… — она выхватила из-под передника газету "Известия". Посмотрел на первую страницу — Указ Президиума Верховного Совета от 13 апреля сорок четвертого года о присвоении звания Героя Советского Союза офицерскому составу ВВС. Нашел я там и свою фамилию, она мне показалась какой-то чужой… Зашарил глазами, задержался на фамилии двумя строчками ниже, и гулко заколотилось сердце.

"Гвардии подполковник Зуб Николай Антонович", — прочитал я.

…Еще весной сорок второго года в номере "Красной звезды" было напечатано:

"…К вражескому аэродрому на бреющем подошли штурмовики Н-ской гвардейской части… Наши летчики, действуя под командованием майора Зуба, стремительно атаковали фашистов. На земле сразу же вспыхнули 12 костров. Уничтожив 12 вражеских самолетов и повредив 9, наши летчики благополучно пересекли линию фронта. Налет был настолько неожиданным, что зенитные орудия немцев открыли огонь лишь вдогонку…"

И до этого в центральных газетах были заметки, где упоминалась необычная фамилия летчика.

— Вот это мастер… — говорили летчики, не видевшие Зуба. — И выпало же кому-то счастье с таким воевать!

Я тогда мысленно рисовал портрет Зуба, и он представлялся богатырем с картины Васнецова, только, конечно, не на могучем коне, а в кабине штурмовика в летном шлеме, с очками на лбу.

Вскоре судьба свела меня с ним.

На фронтовой аэродром я летел на самолете У-2. Пилотировал его из передней кабины Константин Николаевич Холобаев. Я уместился на заднем сиденье с пожитками, в руках же держал балалайку.

Холобаев летел низко, над самыми макушками деревьев, да все вертел головой: нет ли "мессеров"? Мне тоже знаки подавал, чтобы и пассажир мух не ловил. Через какое-то время мы прошмыгнули над речкой, и тут же урчание мотора стихло. Спланировали на зеленое поле, по краям которого виднелись валы опустевших капониров. "Полк на боевое задание вылетел", — подумал я.

Зарулили на стоянку и вышли из самолета — я с чемоданом в одной руке, балалайкой в другой. Из-за капонира неожиданно появился летчик в темно-синей пилотке с четырьмя боевыми наградами на груди. Какой-то плоский, лицо птичье. Он быстро шел навстречу и улыбался, щуря щелочки глаз. Пожал руку Холобаеву, заговорил высоким голосом:

— А я вас заждался. Почти все на другой аэродром перебрались… — Не переставая улыбаться, пожал руку и мне, да так, что пальцы слиплись.

— Майор Зуб, — назвался он.

"Вот тебе и богатырь!" — мелькнула мысль, но в ту минуту мне было хорошо от простого обращения.

Зашагали втроем к стоявшему вдалеке домику. Майор Зуб сказал мне:

— Вот теперь вместе и повоюем, — таким тоном, будто речь шла о какой-то обычной и совсем не опасной работе.

Навстречу нам, судя по облачению, шел техник. Зуб взял у меня балалайку. Я насторожился: сейчас спросит о ней… А он просто хотел, чтобы у меня освободилась рука. Вслед за майором я ответил на приветствие техника. Зуб заместитель командира полка — не отмахнулся небрежно, как это заведено у бывалых летунов, а четко поднес к виску прямую ладонь. И вышло это у него красиво, свободно — не так, как у заядлых строевиков. Кстати, и одет он был по форме: гимнастерка, галифе, сапоги. Кроме планшета с картой да пистолета на боку, не было на нем никаких "доспехов" летчика. Вместо шлема с очками предпочитал носить пилотку, а вместо кожаного реглана или комбинезона темно-синюю шинель довоенного образца с нашивками на левом рукаве и эмблемой летчика.

Меня часто подводило воображение, подвело и на этот раз. Совсем не таким ожидал я увидеть знаменитого летчика Южного фронта.

На аэродроме, куда мы прилетели с Холобаевым, остались только два самолета: их собирались отправить железной дорогой в ремонтные мастерские. Но командир посовещался с Зубом и принял решение — перегнать штурмовики в Морозовскую, хоть в этом и был риск. На одном из самолетов после аварии деформировался центроплан. На нем решил лететь Зуб. Второй самолет был тот самый знаменитый 0422, на котором переучивали летчиков в Миллерово. Перегонять его поручили мне.

— Вот и полетим в паре, — сказал Зуб. — Маневр "ножницы" знаешь?

Я ответил что-то невразумительное. Он взял карандаш, изобразил на листке бумаги сильно вытянутую цифру "8" и начал объяснять:

— Ведущий и ведомый, меняя крены, непрерывно расходятся то в одну, то в другую сторону. Пути их каждый раз пересекаются, — он показал на перемычку восьмерки. — Этот маневр применяется для обороны от истребителей. Так им трудно целиться. Если же проскочат вперед — сами могут попасть под наш лобовой огонь.

Я слушал объяснение Зуба, а сам думал: "Он мне сейчас об этом рассказывает, будто на боевое задание летим. На этих калеках нам не до восьмерок будет".