Тут я не выдержал. "И ты туда же! - говорю. - А с каких это пор вы, баптисты, за иконы стоите? Вы ж до сих пор были против".
Тут уж они, бабы, на меня, как куры на несчастную мышь.
"Бог один, - расходилась Тарадра. - Как человек ни молится, так и хорошо. А вы вон из моей хаты, безбожники!.."
- А ты что, не один разве был? - спрашиваю я у Чугунка.
- Да что ты! - смеется Алесь. - Никогда поп один обедню не служит. Хлопцы были и девчата. И за тобой я посылал, да вас обоих дома не было. А где же Микола?
- В сельсовет поехал с Ячным Кастусем. Ну, рассказывай.
- Дай закурю.
"Алексей Чудотворец" начинает сворачивать цигарку. Но и ему не терпится, и, прислюнивая бумажку, он цедит:
- Ну, тут уже... понятно, я начал... Дай огонька.
С форсом выпустив первую затяжку, Алесь заговорил спокойней:
- Гляжу я, брат Василь, на иконы, вижу: и впрямь блестит богородица. А рядом с ней Николай Чудотворец. Глядит на меня, бородач, из-под своего котелка и, кажется, вот-вот загнет: "Пошел вон!"
"Отчего ж ты, говорю, Татьяна, и Миколу тоже не намазала?"
"Что намазала? Чем намазала?"
"Сама хорошо знаешь, чем мажут. А хочешь, так я еще раз тебе покажу".
И показываю ей вот эту самую, браток, бутылочку. "Ну, что, говорю, она?"
"Ничего я не знаю, чугун ты! Никто мне ничего не давал. Пускай тебя так мазями мажут, как я ее мазала!"
А тут хлопцы:
"Давай, Алесь, давай!"
"Что давай? Трясцу я вам дам!" - взвизгнула Тарадра.
Никто, брат, ее не держит, а она кричит: "Пусти!" А сама в запечек да за скалку. Подскочила оттуда к столу, встала у икон и ну орудовать, как саблей.
Э, думаю, тут можно, как говорится, и голову за правду сложить. Пойдем, хлопцы, в обход. А мы взяли с собой про запас еще одну икону. И как раз такой же Микола, замурзанный, злой. Достал я из кармана тряпочку, смочил ее из бутылки и начал. Выручай меня, думаю, перекись водорода. Слышал, что можно ею позолоту чистить, а сам никогда не пробовал... И что ж ты думаешь? Посветлели, брат, ризы святителя. Хлопцы хохотать, а я говорю:
"Ну что, миленькие, видели? Теперь несите крупу и сало мне. Прием в кузнице, весь день".
И объяснил им тогда, что в этой бутылочке. "А можно, говорю, и луковкой потереть. Тоже помогает, обновляется".
Провел я первую часть программы и думаю: как бы это заставить Тарадру признаться? Потому она, брат, стоит и молчит, как воды в рот набрала.
"Что, говорю, Татьяна, стыдно признаваться, так я помогу. Тебя, говорю, подучил тот самый человек, вернее сказать, та самая баба, о которой и я сейчас думаю. Правда?"
"Черт тебя знает, про кого ты думаешь! Чего ты ко мне привязался?!"
"А думаю я про того, про кого ты и сама думаешь".
"Чего мне про нее думать! Что она, мать мне или тетка? Что я, не такой же бедный человек, как ты?.."
"И еще я знаю, говорю, что она тебе дала".
"А что она мне дала? Пускай она подавится своим салом!.. У-у-у!" - и поехала и завела. Даже скалка, кажется, сама выпала из рук.
Ну как, Василь, здорово?
Чугунок смотрит на меня, он явно удивлен моим молчанием.
- Не понравилось, что ли?
- Оно ничего, - улыбаюсь я. - Да можно было бы получше сделать.
- Еще лучше? - удивляется Чугунок. - Эх, черт! Может, и правда, надо было мне с тобой посоветоваться.
- Я вчера по-другому думал, - говорю я, кончая работу. - Не надо было бы и в хату к ней ходить и поднимать тарарам с бабами. Культурно можно было сделать. Подготовил бы кто-нибудь из нас доклад про эту самую петрушку с обновлением и прочитал. Тогда можно было бы и луковкой натереть или этой самой химией, за которой ты натощак в аптеку бегал. Что, Алексей Чудотворец, не так?
С новой цигаркой в сжатых губах Чугунок растерянно смотрит на меня большими цыганскими глазами и молчит, раздумывает, как тут быть.
- Здесь у тебя что-нибудь найдется? - кивает он затем на мою книжную полочку.
- Такого, чтобы коротко и как раз об этом, нет. В библиотеке нашей, кажется, были такие брошюрки.
- Хрен их там раскумекает. Не с моим ртом да мышей ловить.
Я надеваю свой только что отремонтированный военный сапог, а он, Алесь, говорит:
- А про кличку ты уж, брат, не болтай.
- Про какую кличку?
- Ну, что я - чудотворец.
- Сделаешь доклад - не скажу. Да ты же сам ее и выдумал. Свою сермяжку, говорят, носить не тяжко.
Мы выходим из хаты и расходимся каждый в свою сторону: Алесь в кузницу, а я на склад, куда мы сегодня свозим со дворов семенной фонд.
- Так помни, - говорит еще раз Алесь. - О чудотворце ни слова.
Эта просьба кажется мне такой мальчишеской, что я останавливаюсь и гляжу вслед Чугунку. Самому хочется стать моложе. Я кричу:
- Эй, Алексей!
И он догадывается, на что я намекаю. Сняв свои овчинные рукавицы, Алесь сует их в карман, и вот уже его ковальские лапы лепят снежок.
15
На рассвете следующего дня к тихой хате за речкой подкралась темная тень.