В Замок

— Значение слов изменяется даже из-за почерка. Иначе на что были бы нужны ученые? А так они сидят и ломают себе головы, уж они-то были бы счастливы, если бы нашелся кто-то, например, вставший из могилы мертвец, и поговорил с ними, тогда бы они разобрались и поняли — что же это было когда-то написано и что на самом деле имелось в виду. Ну и как же ты думаешь написать о том, что существует помимо слов: вздох и улыбку, опущенные глаза? Напишешь: «Она вздохнула». Ну и что? «Она улыбнулась». И все, что ли? Дальше-то что? Как описать словами стеснение сердца, что предшествует вздоху, и преграду горя и безнадежности, которую одолевает вздох, рвущийся из груди? А как передать тот озаряющий все лицо внутренний свет, что является предвестником улыбки?

— Верно... Это может выразить только речь, — согласился К. — И это истина, которая каждую минуту способна изменяться, оставаясь истиной. Но я говорю о другой истине. Нас постоянно обязывают быть верными ей, однако она распространяется лишь в виде слухов. Кроме того, у меня нет выбора. Я должен обо всем написать.

— Ну вот, опять что-то новенькое! Да кто же тебя заставляет писать?

К. помедлил и не сразу ответил:

— Я сам. Иногда мне кажется, будто кто-то обращается ко мне издалека, а я должен переводить то, что слышу. Но это трудно. — Он помолчал. — Это не выразить в словах! Дрожь — это дрожь, и ужасное — ужасно, и страшное и пугающее остаются страшным и пугающим. Изменить здесь что-то никто не может, но я должен, просто должен найти слова для всего этого.

Амалия подошла к скамье у печки.

— Вот на этой скамье вы сидели и разговаривали с Ольгой. О многих вещах, должно быть. Знаю только, что она выболтала тебе все наши беды. Деревенские говорят, ты задумал всех нас погубить, и на сей раз я в порядке исключения разделяю мнение Деревни. Ты нас выслушивал, потому что хотел раздобыть что-нибудь весомое, эдакий подарок для чиновников Замка, с его помощью надеялся обеспечить себе их расположение, — как будто их можно подкупить! Но роковая для тебя и милостивая к нам судьба стерла твои воспоминания. А теперь ты хочешь, чтобы Ольга снова рассказала тебе все, хочешь приготовить свое подношение Замку. Ты ничего не сумеешь выразить словами, а уж нашу-то жизнь и подавно! Убирайся! — крикнула она. — Вон отсюда! Вон! Вон! Не для того я порвала с Замком, не для того обрекла семью на бедствия, чтобы у нас тут обосновался такой человек, как ты, у кого на уме одно — попасть в Замок.

— А как же твой брат? — спросил К. — Варнава ведь, как известно, служит Замку.

— Сущий ребенок, — Амалия вздохнула. — Да мы радоваться должны, что служит. И все мы радуемся этому. Наши отношения с Замком не имеют ничего общего с твоими. Ты же и дружбу завязал с Варнавой лишь потому, что он посыльный Замка. Ты подумал: а вдруг он однажды принесет ответы на твои вопросы, даст тебе наконец избавление от мучений.

— Избавление? Неужели я должен рассказывать тебе сказки об избавлении, о каком-то рае, сказки, которые сочиняют и рассказывают людям, чтобы они были готовы выполнять то, чего от них требуют? О мире, где полным-полно птиц и рыб, цветов, запахов и песен, в то время как людям приходится вырубать каменный уголь в шахтах, не видя дневного света, а ночью спать в крохотных клетушках. Там, в вышине, огромное широкое небо, но нам не вынести его вида. Быть может, тот землемер, тогда, раньше, и правда искал не дружбы твоего брата, а дружбы посыльного, приносящего вести, смысла которых, правда, никто не понимает, да и посылают эти известия совсем не с той целью, чтобы кто-нибудь их понял. Или он хотел с ним подружиться, потому что посыльный знает и может показать дорогу в Замок. Но мне-то не нужно этого. Как попасть в Замок, я давно знаю. Я попытался рассказать Учителю, да он не поверил. Как попасть? Надо идти вперед, все время только вперед, даже если дорога петляет и ведет то на вершины, то в бездны. Дорога знает свое направление, и цель запечатлена на самой дороге. — К. глубоко вздохнул, переводя дух, и продолжал: — Что касается ответов, то их невозможно сообщить мне через третьих лиц, их нельзя и выманить у кого-то лестью, потому что лесть — это ложь, а добытое путем подкупа — обман. Ответы получаешь при встрече лицом к лицу, без посредников. — К. подошел к входной двери и распахнул ее. Дневной свет сияющим потоком хлынул в горницу. — Там, — он простер руку к Замку, который высился вдали, и вдруг К. почувствовал, что Замковая гора приближается, все ближе, ближе, и вот уже только свет дня стоял между ним и вершиной, свет дня во всем своем ослепительно-грозном блеске.

— Вроде снег пойти собирался, а теперь солнце светит так ярко, — сказала Амалия.

— И все-таки снег еще пойдет, — ответил К. и закрыл дверь.

Амалия села на скамью у печки. В сумраке ее лицо было почти неразличимо.