В запредельной синеве

Разочарованный Кортес шел, сам не зная куда, поскольку был целиком погружен в собственные мысли. Переживания его длились гораздо дольше, чем сама встреча, во время которой отец Феррандо наспех прочел донос Шрама и сунул в карман сутаны, рядом с бревиарием[62], который всегда носил с собой. Иезуит торопливо поднялся на второй этаж и направился к келье отца Аменгуала, где, как всегда по понедельникам, в четыре часа пополудни начиналась тертулия, в которой, кроме них двоих, принимали участие хронист Анжелат, судебный следователь по имущественным делам святейшей инквизиции и племянник наместника короля. Отец Феррандо хотел поговорить с отцом Аменгуалом без свидетелей, чтобы узнать его мнение как непосредственного соперника за место ректора[63] монастыря Монтесион, с которым приходилось считаться до сего момента. Теперь же, с бумагой, что у него в кармане, чаша весов должна перевесить в пользу отца Феррандо. Ибо такова сила его слова, воспламененного, как он сам говорил, любовью к нашему Искупителю, что Рафел Кортес по прозвищу Шрам подписал обвинение против своего двоюродного брата Рафела Кортеса по прозвищу Дурья Башка, а это позволит святейшей инквизиции начать процесс и доказать, что крещеные десять лет назад евреи не сохранили верности католической церкви и снова впали в жидовство. Поэтому отец Феррандо просил бы многоуважаемого коллегу, раз бумага теперь у него в руках и будет пущена в дело, снять свою кандидатуру на пост ректора. Отец Аменгуал ничего ему не ответил. Гордо выпрямившись, он стоял у окна и смотрел на сторожевую башню и море. Пять лет прошло с тех пор, как он приехал на Майорку, а точнее сказать – был сослан сюда после блестящей карьеры, начатой им в Валенсии, а законченной в Манрезе, где, неизвестно отчего, он впал в немилость у вышестоящего начальства.

Много раз, стоя у этого окна, отец Аменгуал спрашивал, отчего, как только ему является возможность сделать следующий шаг вверх, получить синекуру – без посторонней помощи, лишь благодаря собственным достоинствам, – так обязательно, словно по колдовскому заклинанию, возникает кто-то и совершенно незаслуженно, то ли по ошибке, то ли случайно, оказывается назначенным на место, достойное именно его. Сейчас, кажется, история повторится. После пяти лет упорного труда, когда он делал все, что от него требовало начальство: составлял жизнеописания святых, сообщения для Генерального настоятеля ордена[64], когда все, казалось, сладилось, заявился отец Феррандо с требованием отказаться от того, что ему, Аменгуалу, принадлежит по праву. Но на этот раз сосланный иезуит не был расположен уступать. Если возникнет необходимость, он напишет Генералу ордена и перероет землю от Мадрида до Рима. Ему с его пятилетним трудом на благо монастыря есть что противопоставить отцу Феррандо. Его достоинства очевидны, доказательства заслуг осязаемы, их не нужно долго искать – достаточно подойти к рабочему столу. Вся столешница была покрыта слоем бумаг, результатом ночных бдений, предпринятых им изысканий, поскольку сей труд – не просто хвалебная песнь Господу и назидание грешникам, основанное на воодушевляющем примере святой жизни достопочтенной сестры Нореты Каналс, но и образец изысканного стиля. Аменгуал полагал это особо полезным для такого рода сочинений, ибо в них воплощался предписанный Горацием принцип delectare prodesse[65]… «Неуч отец Феррандо, при всей своей дремучести и недоумии, должен это признать. Он-то что написал, чтобы противопоставить моему сочинению? Разве что свои доносы… Читай, читай, болван, мои бумаги, пока я делаю вид, будто так увлечен созерцанием вида, открывающегося из окна, что ничего не замечаю!»

«Las virtudes de esta ejemplarisima religiosa fueron tantas y tan solidas que constituiian un vivo retrato de perfeccion de tan irreprimible vida que al parecer no tenia resabios de hija de Adan. Aun de pocos meses, los dias de ayuno rechazaba el pecho de su nodriza y fueron sus primeras palabras: “Vull ser mongeta…”»[66]

– Я вижу, вы уже приступили к редактуре своего труда о достопочтенной сестре Норете. Значит, скоро мы увидим его напечатанным? – ядовито осведомился отец Феррандо.

– Думаю, да. И мой труд не менее красноречив, чем доносы ваших осведомителей. Я, в отличие от вас, отец Феррандо, не вкладываю свои таланты в чужие бумаги.